Защита веры как социальный лифт

Защита веры становится критерием благонадежности, как в СССР поддержка линии партии

Лозунг защиты православной веры становится важной частью новой политической идеологии. Социологи давно говорили, что православие для большинства россиян служит скорее средством национальной и культурной идентификации, теперь, похоже, это еще и средство коллективной идентификации перед лицом враждебного бездуховного Запада.

В 2012 г., когда разворачивался процесс Pussy Riot, еще не было такого единодушия по поводу оскорбления религиозных чувств, и последующее принятие специального закона прошло почти незаметно. Но в 2014 г. благодаря внешнеполитическим решениям Кремля и массированной пропагандистской обработке граждан синдром осажденной крепости в их головах достиг пика. А что защищать? Чем мы уникальны? Тут-то и заработала идея православной традиции как единственная сколько-нибудь конкретная составляющая путинского «традиционализма». При том что «православная традиция» интерпретируется кому как бог на душу положит.

Если в 2012 г. организованное патриархом Кириллом «всероссийское стояние в защиту веры» воспринималось как инициатива сверху, то сегодня, напротив, немало примеров инициативы снизу. Фильм Андрея Звягинцева «Левиафан», показывающий в неприглаженном виде жизнь в российской провинции и «симфонию властей», выдвинут на премию «Оскар» — и это стало поводом для абсолютно советских по стилистике доносов. Если Борис Пастернак, Андрей Синявский или Александр Солженицын «клеветали на советский строй», то Звягинцев и его съемочная группа занимаются «изощренным поношением Российской власти и Православной Церкви». Это цитата из открытого письма министру культуры Самарской области от группы писателей, клириков и общественников, возмущенных тем, что православного архиерея в фильме сыграл главный режиссер Самарского академического театра драмы Валерий Гришко, который мало того что создал «циничную и грязную пародию на русский православный епископат», так еще и работает в государственном театре. Общественность просит разрешить эту «нездоровую ситуацию» — и легко понять как.

Политики и чиновники, конечно, тоже высказываются — для них это привычная возможность правильного патриотического пиара. Но доносы со стороны «общественности» говорят о новом развитии ситуации. Граждане начинают воспринимать «защиту веры» как социальный и политический лифт.

В советские годы церковь была гонимым институтом, в который шли, как правило, не особенно грамотные кадры (собственно, об этом заботилось и советское руководство; конечно, были подвижники и могучие умы, но мы говорим о массе). После кончины СССР РПЦ быстро развивалась административно, оставаясь при этом закрытой структурой, выведенной из-под критики со стороны государства и большей части общества. Закрытость, вполне земное благоприятствование в юридических, финансовых, имущественных вопросах вкупе с массой неграмотных священников привела к построению послушного вертикального института, сильно зависящего от власти. Граждан это устраивает: 44% опрошенных ВЦИОМом в 2013 г. назвали православие государственной религией. При этом институт церкви изначально маркирован как сакральный. Александр Агаджанян из центра изучения религий РГГУ отмечал, что после распада СССР идейная религиозность в России быстро выросла, а вот практическая осталась одной из самых низких в мире. Получилась «вера без участия», уважение к институту без участия в его работе.

Сейчас, в ситуации идеологической войны, гражданам все больше нужна коллективная идентификация. Тот, кто не «верит в бога», — чужой. И значит, не имеет тех же прав, что свои. Отсюда недалеко до инструментализации защиты веры — она становится критерием кадрового, финансового и т. д. роста — как в СССР поддержка линии партии. И далее — критерием благонадежности. Маркируя соседа как неверующего, можно обойти его в карьере, в споре за имущество и т. д.

Усиление этого тренда вероятно сегодня и потому, что в деле оскорбленных религиозных чувств повестку формирует радикальный ислам. А некоторые успешные госменеджеры-мусульмане, используя ситуацию, выводят на митинги в защиту веры сотни тысяч. Появившийся после акции Pussy Riot интернет-мем «попробовали бы они это сделать в мечети» сегодня видится как лозунг догоняющего развития для православных прихожан из «Левиафана».

Автор — Андрей Синицын