Советская партократия против науки и прогресса

В самый начальный период становления Советской государственности создаются первые советские НИИ: ЦАГИ, Радиевый институт, Нижегородская радиолаборатория. Формируются и направляются геологические экспедиции. Создаётся научная команда по подготовке первого государственного плана научно-технического развития ГОЭЛРО (план ГОЭЛРО был создан ещё при царе. – Ред.).

Собственно учёные, прежде всего, естественно-научного цикла выделяются в особую группу по снабжению. У Маяковского отмечен эпизод получения профессором лошажьей ноги: «Они научные – им фосфор нужен». Специальный паёк получали не только те учёные, которые стали сотрудничать с Советской властью, но, например, и демонстрировавший нелюбовь к ней учёный-физиолог с мировым именем Павлов.

На эту важную сторону деятельности Советской власти в её ранний период – внимание-то обращают. Но на том всё и кончается. Никаких далеко идущих, тем более – политических, выводов из этого не делается. А стоило бы.

Какие ещё первоочередные мероприятия нового государства нам известны?

Практически только вынужденные обстановкой. Хлебозаготовки, борьба с бандитизмом, демобилизация рассыпающейся армии и формирование новой, попытки стабилизации гибнущей финансовой системы… Никто не торопит даже национализацию промышленности. Поначалу речь идёт только о рабочем контроле – чтобы не допустить остановки заводов и фабрик хозяевами.

Формирование науки в новом для России организационном качестве – в форме НИИ, нацеливаемых на постановку и решение государственных программ развития, – оказалось в числе первых приоритетов, в числе первых не вынужденных обстановкой, а целенаправленных, связанных с долгосрочной перспективой развития страны конструктивных действий нового правительства. Наука рассматривается большевистским правительством в качестве важнейшего института социализма.

От себя теперь добавляю всего лишь одно слово: властного института. Наука в советском обществе становится важнейшей ветвью власти.

Государство, названное государством рабочих и крестьян, на самом деле стремительно превращалось в государство безраздельной власти науки. В 1920 году был доложен план ГОЭЛРО, и началась его реализация, в 20-е годы Н.И. Вавилов отправляется в далёкие экспедиции для поиска диких прародителей сельскохозяйственных культур. Наука выступает с инициативой теплофикации, диктует выбор дорогого, но долговечного, материала облицовки Московского метро.

В стране, где совсем недавно практически не была представлена физика, исследования разворачиваются по всему фронту. Советские учёные и инженеры занимаются радиолокацией, ядерной физикой, квантовой механикой, оптикой, физикой твёрдого тела, физикой высоких энергий. Геологическая наука превращает СССР из казавшейся беднейшей по энергоресурсам страны – в страну с огромными потенциальными ресурсами. Что позволяет начать формирование экономической базы в восточных районах.

Возникает масса селекционных станций, обеспечивающих колхозы более урожайными сортами. В частности, до войны удалось за счёт создания генетиками Н.И. Вавилова новых сортов существенно повысить урожайность ячменя в общесоюзном масштабе.

Агрономическая наука только за счёт улучшения севооборотов в колхозах (которым все подсказывается: когда, где и что сеять, на какую глубину пахать) буквально за 2-3 года обеспечивает на Дону среднюю урожайность 16 центнеров с гектара, повысив её вдвое против средней урожайности в единоличных хозяйствах периода НЭПа – и раза в 3 против провального 1932 года, когда урожайность засорённых в сущности неумелым, примитивным землепользованием земель опустилась ниже 5 ц/га.

Когда говорят о пятилетках, постоянно подчёркивается руководящая и направляющая роль партии. Почти ничего не говорят об уникальном месте науки, которая строила эти пятилетние планы. Ведь постройка каждого завода, каждой электростанции начинается с исследования ресурсов, на базе которых будет работать комбинат или электростанция. Опять же, электроэнергию Днепрогэса не будешь перебрасывать в Москву.

Планируя стройку Днепрогэса, надо параллельно планировать строительство заводов-потребителей электроэнергии. Надо планировать создание заводов электродвигателей, трансформаторных заводов, промышленности проводов, всевозможных изоляторов, рубильников, приборов и т.д. Это сложнейший комплекс взаимоувязанных задач, начинавшихся с поиска рудных месторождений, с конструирования изделий, которые предстоит выпускать заводам, с развития других смежных производств – тех же подшипников, специальных сортов стали и иных сплавов. Могут ли такие задачи решаться голосованием на съездах и пленумах? Совершенно очевидно, нет. Эти задачи решаются в лабораториях, НИИ, КБ.

Даже сам выбор того, что, зачем и почему надо делать, развивать, строить – вопрос серьёзного исследования, догадок, обоснований, причём зачастую не на базе готовых знаний, а на базе представлений, что такой-то процесс возможен, что им можно так или иначе управлять. То есть, сначала создаётся простое производство, его продукцией оборудуется исследовательская база, на исследовательской базе строятся и изучаются образцы чего-то нового, подготавливаются рекомендации к следующему шагу. И так – этап за этапом.

Через многое перескочить просто нельзя. Чтобы построить химический завод, необходимо, чтобы металлурги разработали и научились варить нержавеющую сталь, машиностроители научились делать из неё насосы, которые не разъест тот химический ингредиент, который этому насосу предстоит перекачивать. И всё это в стране, где буквально ничего подобного не производилось. В первую мировую войну через посредничество Швеции из страны-противника Германии везли даже обыкновенные карандаши. В России не производилось ни одного подшипника.

Наука, которая определяла, что и в каком порядке можно и нужно сделать, что для этого изыскать, какие ресурсы подтянуть, что закупить за границей, что построить и что научиться делать, – в сущности и была реальной руководящей и направляющей силой советского общества.

А партийный и советский аппарат? А партийный и советский аппарат – исполнял роль приводных ремней для приведения в движение человеческих масс. Но при этом считал себя самым главным. По 17-разрядной тарифной сетке 1925 года партийный и советский аппарат занимал разряды с 11 по 17. Нижний одиннадцатый разряд – это сельский актив: секретари партячеек, председатели сельсоветов. А вот уникальный корпус красных директоров, учёные, инженеры – получали по 8-10 разрядам. Кроме небольшого количества особо выдающихся учёных и промышленных руководителей, конечно, которые индивидуально переводились в более высокие разряды.

Наука, которую никто не обозначал в качестве руководящей и направляющей силы, тем не менее, обретала абсолютно реальный, заслуженный авторитет в советском обществе. Настолько реальный, что к 1970-м партийные руководители считали необходимым для себя иметь те или иные учёные степени и звания. Без этого партийное руководство страной выглядело уже неприличным.

Известна острейшая ревность Хрущёва к создателю космической техники Королёву.

В конечном итоге, ревность аппарата к науке – стала для аппарата невыносимой. Партийный и советский аппарат, который в 30-е годы всё-таки через коммунистов нижнего, деятельного звена демонстрировал собственную необходимость, попросту преодолевая классовое сопротивление, погибая под пулями кулаков, подавая пример трудовой дисциплины, самоотречения, – к 1960-м стал свадебным генералом. Пятым колесом в телеге.

Но помимо ревности, существовали и вполне объективные факторы.

Гуманитарный поворот

Какими научными силами располагала Советская власть в начальный период существования? В 1917 году в России было около 12 тысяч научных работников всех направлений и уровней. Первые советские НИИ создавались буквально одиночными учёными или совсем ничтожными по численности группами.

К началу 60-х можно было говорить о сотнях тысяч собственно учёных. Но помимо них наука обладала уже и достаточно развитой материальной базой, в научных организациях работали ещё и сотни тысяч инженеров, лаборантов и техников, рабочих опытных производств и институтских мастерских.

В стране естественным образом родилась специфически советская форма организации науки – научно-производственное объединение. Оформятся НПО несколько позже – в 70-х, но де-факто эта форма уже родилась. В НПО под одной крышей и в рамках единого организма решались вопросы от производства, его научного и инженерного обеспечения, разработки новых конструкций, машин и технологий, до фундаментальных исследований по широкому кругу проблем.

Наука к периоду развитого социализма стала уже не просто надстроечным элементом, штабом промышленности и сельского хозяйства. Наука стала непосредственной производительной силой. А учёные и обслуживающий науку персонал рабочих и служащих – стали значительным по численности и влиятельным общественным слоем. Причём влияние этого слоя стало существенно выходить за профессиональные рамки тех видов деятельности, которыми занимались научные организации.

Прежде всего, через систему образования наука стала самым активным участником формирования мировоззрения советского народа. Во-вторых, у этого общественного слоя стала формироваться собственная этика и мораль, получавшая распространение прежде всего в родственных науке интеллигентских слоях.

Художественная, творческая интеллигенция – довольно зыбкий слой. Ему требуется опора. После Сталина у советской интеллигенции опора исчезла. А в 60-х она её вновь обрела – теперь уже в лице руководящей, направляющей и теперь уже главной производительной силы страны.

В СССР в 50-60-е годы возникло уникальное мировое явление – самодеятельная песня. Это не поддающееся контролю и идеологической цензуре явление, произвело настоящий гуманитарный переворот в советском обществе. Многочисленный общественный слой начал осмысливать свое Я и Я СВОЕЙ СТРАНЫ в сложнейших нравственных категориях.

Величайшее испытание, через которое прошёл советский народ, – Великая Отечественная война, – в сущности до 60-х не получила достойного нравственного осмысления. Советскому и партийному аппарату на это попросту не хватило ума, а скорее – и честности. Подвиг советского народа превратился в русскую национальную святыню тогда, когда он обрёл гуманитарную оценку, когда сделанное «хватающими грудью свинец» обрело космические смыслы:

Нынче по небу солнце нормально идёт,
Потому что мы рвёмся на запад.
 

Фактически перед советской политической элитой – наследницей многочисленного дореволюционного класса адвокатов, управляющих, бюрократии, – встал признак исчезновения, падения с высоты весьма комфортного положения. Падения в никуда. То есть низведения до роли клерков. В индустриально развитой стране они не могли управлять ни научно-промышленной политикой, ни теперь уже и гуманитарными нормами общества.

Сам образ жизни политической элиты страны стал предметом порицания: карьеризм, мещанство, бездуховность. Образованный слой, состоящий главным образом из научно-технической интеллигенции, занятой в науке и наукоёмкой промышленности, – искал для себя новые смыслы существования, отвергая ровно то, что было записано в Программе КПСС – удовлетворение всё возрастающих материальных и духовных потребностей. Он не хотел, чтобы его потребности удовлетворял кто-то.

Советский Союз стоял на пороге революционного обновления. Но при этом передовой по всем меркам общественный слой – не осознавал самое себя, как нечто специфичное, нуждающееся в обновлённой идеологии, этике, в собственном политическом ядре, не осознавал необходимости превращения самое себя в политический субъект.

Зато номенклатурное сословие опасность чувствовало.

Рост советского слоя работников науки и наукоёмких отраслей был следствием совершенно объективного процесса – усложнения техники, проникновения науки во все сферы жизни.

США по сей день остаются самой могущественной и богатой страной мира, к началу 60-х атакующей стороной был всё-таки Советский Союз. Именно потому, что рост возможностей СССР определялся руководящим и направляющим местом советской науки.

При имевшемся тогда практически 100-кратном отставании СССР от США в смысле материальной обеспеченности науки, она шла вровень с американской, в чём-то опережала, а её способность к быстрому развитию обеспечивалась тем, что она могла сама себе планировать крупномасштабные программы развития: с подтягиванием промышленности, образования, наличием широчайшей междисциплинарной и межотраслевой кооперации.

Советский Союз с его пока бедным бытом, с не везде ещё залеченными военными ранами – становился мировым эталоном организации экономического и интеллектуального прогресса, социальной организации, культуры и просто оптимистичного духовного настроя.

Советский проект доминировал в предпочтениях народов мира. Это был период наступления коммунизма на всех фронтах. Противодействие этому наступлению в сфере реального военно-технического и экономического противостояния, как вынужден был признать государственный советник США Генри Киссинджер, было бесперспективным.

Противопоставить наступлению коммунизма можно было только политические методы.

Во-первых, в глазах человечества, для которого Богом стал научно-технический прогресс, надо было отбить у СССР только что завоёванную выходом в космос пальму первенства в решении крупных научно-технических задач.

Во-вторых, надо было поставить на место собственно науку. Причём и советскую, и свою. Слишком явно стало просматриваться, что суть коммунизма именно в руководящей и направляющей роли знания, руководствующегося высшими интересами общества и человечества. Физики, создавая самое страшное в истории человечества оружие – атомные и водородные бомбы, – в сущности парализовали возможность решения политических вопросов военными средствами глобальных масштабов. Оставили только лазейку локальных конфликтов. Причём, советский физик Андрей Сахаров делал это совершенно осознанно и целенаправленно. Сделать такое оружие, чтобы у политиков отшибло само желание воевать.

Но прежде всего, предстояло уничтожить ту науку, которая реально управляла развитием огромной страны, – советскую. Именно на этом поприще и можно было найти взаимопонимание с советским политическим руководством – по крайней мере, с какой-то его частью.

Ещё до рождения доктрины Киссинджера в ходе «противостояния наступлению коммунизма на всех фронтах», реальными мерами – была принята программа «Аполлон» – программа перехвата у СССР космического лидерства за счёт высадки американских экспедиций на Луне.

Прежде всего, следует отметить существенную рекламность подготовки к полётам. Ещё неосуществлённая программа подавалась в самой красочной упаковке. Фотографии, киноролики. Преподносилась принципиальная важность лунной гонки. То есть была создана психологическая обстановка напряжённого ожидания: кто первый. Искусственно создана.

Сложнее было с техническим аспектом. Небезызвестное высказывание президента Кеннеди: «Учите физику, иначе придётся учить русский», – отражало реалии того времени. Советская наука выглядела сильнее и увереннее. Эту сложность надо было как-то обходить. Трудно сейчас сказать, насколько это было сделано сознательно и априорно или наоборот апостериорно, но роль и место науки в реализации «Аполлона» были низведены практически в нуль.

Если развитие советской космонавтики и всего того, что на неё работало, обозначилось именами, научными трудами, то американская наука как бы отсутствует при программе «Аполлон». Её деятельности просто не видно. Что-то якобы разрабатывается в корпорациях. Программа была представлена практически как техническая. Преодолеть технические трудности и трудности организации столь масштабной задачи. И только. Много денег, распределение работ по ведущим корпорациям с высококультурными производствами – и всё.

Автору по фото- и киноматериалу полёта Аполлона-11 (якобы впервые высадившего лунную экспедицию), удалось определить скорость ракеты-носителя Сатурн-5 в точке отделения первой ступени. Она оказалась в 2 раза ниже необходимой по графику полёта (менее 1200 вместо 2400 м/с). И, следовательно, необходимую для высадки нагрузку вывести к Луне американцам не удалось.

НО… шоу было всё-таки организовано. Зачем?

А вот зачем. На сообщение о высадке американцев на Луну в СССР было произнесено: доказано, дескать, превосходство американской системы управления крупными научно-техническими проектами. Всё.

Главный козырь советской науки – её способность лучше справляться с постановкой и реализацией крупных программ масштаба всей экономики страны, – был назван битым. У американцев всё, оказывается, легче и проще. Не героические усилия тысяч учёных, напряжение сил НИИ и КБ, многократные проверки, межотраслевые состыковки, ранняя седина и инфаркты, а просто правильное планирование, высокая культура производства, контролируемая не мозгами, а деньгами, – и никаких проблем. Хоть на Луну, хоть на Марс. Не то, что у наших чувствующих себя пупом земли учёных!

Наука оказалась отодвинута на вторые роли по отношению к политическому менеджменту. На роль прислуги. Направление развития определяет Политбюро, ставит институтам задачи, которые надо исполнять. Сами институты могут только «нижайше просить не отказать в рассмотрении…».

Застой был предопределён. Душу и движитель прогресса советской экономики – просто выгнали взашей.