Иван Бунин и карнавал революции

Автор:

Александр Гончаров.

Великий русский писатель и поэт Иван Алексеевич Бунин родился 22 октября (н. ст.) 1870 г. в славном городе Воронеже. В этом же году, только весной, в г. Симбирске появился на свет и будущий «вождь мирового пролетариата» Владимир Ильич Ульянов (Ленин). Детские годы Бунина и Ульянова вряд ли нам дадут ответ на вопрос: «Почему один стал революционером, а другой – яростным и непримиримым критиком революции?» Скорее Ивану Бунину надо было примкнуть к противникам «царского режима», а не господину Ульянову. Во всяком случае Владимир Ильич жил получше и посытнее Ивана Бунина в период взросления. Да и в последующие годы голодные обмороки как-то не являлись спутниками жизни Ильича. Склонность к революции явно не определяется благосостоянием. Здесь играет роль нечто совершенно другое.

Бунину принадлежит замечательное стихотворение:

Они глумятся над тобою,

Они, о родина, корят

Тебя твоею простотою,

Убогим видом чёрных хат…

Так сын, спокойный и нахальный,

Стыдится матери своей –

Усталой, робкой и печальной

Средь городских его друзей,

Глядит с улыбкой состраданья

На ту, кто сотни вёрст брела

И для него, ко дню свиданья,

Последний грошик берегла.

Представить такие строки у Владимира Ленина невозможно.

Видимо изначально, при воспитании, действовали совершенно разные алгоритмы, абсолютно несовместимые духовные энергии. Уж если на то пошло, то Бунин был погружен в народную среду с детства, в отличие от Ульянова, а потому и понимал народ во всех его добродетелях, грехах, радостях, открытиях, заблуждениях и страстях.

Для Бунина народ – живой организм, для Ленина – статистика. Для Ивана Алексеевича Россия – мать, когда суровая, когда и ласковая, когда целомудренная, а когда и скандальная, но все равно мать, матушка, «счастье в оконце». Владимиру Ильичу же она представляется не более чем средством для достижения неких абстрактных возвышенных целей и личной власти. Бунин живет душою и сердцем, а Ильич (почитайте его сочинения!) – рационалист до мозга костей.

Парадокс заключается в том, что Иван Бунин не принял революцию с ее карнавалом [карнавал нами понимается в трактовке Михаила Бахтина; см.: Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса   / М. М. Бахтин. – 2-е изд. – М.: Художественная литература, 1990. – 543 с. – прим. А. Г.], переворачиванием «верха» и «низа», замещением понятия «добра» на «зло», с шествием карнавальных масок: «либерала», «декадента», «комиссара», «революционного матроса», «красногвардейца» и т. д. Ленину же революция давала возможность легко и непринужденно реализовать свою тягу к власти в роли «короля карнавала». В революционном карнавале народ оборачивается толпой, в которой все напяливают на себя личины. А под личиной без проблем можно отказаться от самого человеческого облика.

Поэму А. Блока «Двенадцать» Бунина отлично дешифровал, как пропаганду революционного карнавала с его перевернувшимся с ног на голову миром: «Обыденнейшее, хотя и гнуснейшее хулиганство, уличное убийство уличной девки ватагой каторжников и ярыг – предмет мистической поэмы, и мы, в наши окаянные дни, занимаемся тем, что спорим и устно, и печатно: впрямь эти убийцы и ярыги «апостолы» или все-таки не совсем? Михрютка, ни с того ни с сего дробящий дубиной венецианское зеркало, у нас непременно «гунн», «скиф», и мы утешаемся, успокаиваемся, налепив на него этот дурацкий, книжный ярлык... Неисправимые пошляки!

Революционный ритуал, революционное лицедейство известны: сборища, «пламенные» речи, баррикады, освобождение из тюрем – воров, сожжение сыскных архивов, арест властей, торжественные похороны «павших борцов», казнь «деспота», осквернение церквей, ливень воззваний, манифестов, «массовый террор»... Все это проделав, мы все довели до размеров гомерических, до низости еще небывалой, до глупости и остервенения бешеной гориллы».

У Ивана Алексеевича в характеристиках революции часто встречаются слова «горилла» и «обезьяна». Осознанно и не осознанно, но Бунин проникает в эстетику карнавала. Обезьяна подражает человеку. Мимесис. Обыкновенный мимесис. Карнавал – не жизнь, но лишь пародирует ее. Карнавал революции не может ничего созидать, но только использовать уже накопленное и распоряжаться им, плодя соответствующие структуры: «Как они одинаковы, все эти революции! Во время французской революции тоже сразу была создана целая бездна новых административных учреждений, хлынул целый потоп декретов, циркуляров, число комиссаров, – непременно почему-то комиссаров, – и вообще всяческих властей стало несметно, комитеты, союзы, партии росли, как грибы, и все «пожирали друг друга», образовался совсем новый, особый язык, «сплошь состоящий из высокопарнейших восклицаний вперемешку с самой площадной бранью по адресу грязных остатков издыхающей тирании...» Все это повторяется потому прежде всего, что одна из самых отличительных черт революций – бешеная жажда игры, лицедейства, позы, балагана. В человеке просыпается обезьяна».

Впрочем, Бунин своим особым эстетическим чувством проникает в глубь революционного карнавального разгула и показывает другим, что скрывается за личинами карнавальных «вождей»: «И «молодежь» и «вшивые головы» нужны были, как пушечное мясо. Кадили молодежи, благо она горяча, кадили мужику, благо он темен и «шаток». Разве многие не знали, что революция есть только кровавая игра в перемену местами, всегда кончающаяся только тем, что народ, даже если ему и удалось некоторое время посидеть, попировать и побушевать на господском месте, всегда в конце концов попадает из огня да в полымя?

Главарями наиболее умными и хитрыми вполне сознательно приготовлена была издевательская вывеска: «Свобода, братство, равенство, социализм, коммунизм!» И вывеска эта еще долго будет висеть – пока совсем крепко не усядутся они на шею народа».

К «вождям» и их идеям Иван Бунин беспощаден: «Знаю, знаю: их легион теперь, устроителей Эдема на земле, тунеядных и ледяных по отношению к живому человеку душ, пламенно защищающих всех трудящихся и обремененных, бешено клянущих войны между народами и еще бешенее призывающих к войнам между племенами и классами, вопиющих о лучезарной заре мира, когда этот мир так же далек от их свободы, братства и равенства, как Христос от гориллы. И они говорят давно готовое, привычное своим блудливым языком:

– Ты из-за деревьев не видишь леса. Будь жертвой за своего будущего потомка, верь в Сион грядущий.

Но зачем мне видеть лес, если я вижу на каждом суку этого леса удавленника».

Иван Алексеевич в своих наблюдениях подмечает страшную картину карнавального засасывания людских душ. Чего только стоит это: «Ужасная гроза, град, ливень, отстаивался под воротами. С ревом неслись грузовики, полные товарищей с винтовками. Под ворота вошли два солдата. Один большой, гнутый, картуз на затылок, лопает колбасу, отрывая куски прямо зубами, а левой рукой похлопывает себя ниже живота:

– Вот она, моя коммуна-то! Я так прямо и сказал ему: не кричите, ваше иерусалимское благородие, она у меня под пузом висит...»

В развернувшейся гражданской войне И. А. Бунин становится на сторону «Белого движения». В этом он может показаться непоследовательным, ведь среди «белых» имелось немалое количество тех, кто принял весьма конкретное и определенное участие в февральском этапе революции. Но непоследовательность эта мнима. «Белые» Бунину импонируют тем, что смогли вырваться из революционного карнавала и тем самым не позволили окончательно отолпить русский народ: «Святейшее из званий», звание «человек», опозорено как никогда. Опозорен и русский человек, – и что бы это было бы, куда бы мы глаза девали, если бы не оказалось «ледяных походов»!»

Поражение «Белого движения» явилось ударом для Бунина. Россия, провалившись в революционную дыру, не сумела из нее выбраться. А потом вместо России еще и возникла чисто карнавальная империя – СССР.

Однако, «Белое движение» и не могло победить карнавал революции. Социально-революционный карнавал возникает при упадке религиозности. А в начале XX века, фактически, вся европейская цивилизация отказалась от Христа, от своих истинных основ и ринулась в карнавальную пустыню с упорством маньяка.

В 1924 году, в эмиграции, Бунин выступает с речью, где, собственно, и показывает свое осознание того, что произошло: «Мир одержим еще не бывалой жаждой корысти и равнением на толпу, снова уподобляется Тиру и Сидону, Содому и Гоморре. Тир и Сидон ради торгашества ничем не побрезгуют, Содом и Гоморра ради похоти ни в чем не постесняются. Все растущая в числе и все выше поднимающая голову толпа сгорает от страсти к наслаждению, от зависти ко всякому наслаждающемуся. И одни (жаждущие покупателя) ослепляют ее блеском мирового базара, другие (жаждущие власти) разжиганием ее зависти. Как приобресть власть над толпой, как прославиться на весь Тир, на всю Гоморру, как войти в бывший царский дворец или хотя бы увенчаться венцом борца якобы за благо народа? Надо дурачить толпу, а иногда даже и самого себя, свою совесть, надо покупать расположение толпы угодничеством ей. И вот образовалось в мире уже целое полчище провозвестников «новой» жизни, взявших мировую привилегию, концессию на предмет устроения человеческого блага, будто бы всеобщего и будто бы равного. Образовалась целая армия профессионалов по этому делу – тысячи членов всяческих социальных партий, тысячи трибунов, из коих и выходят все те, что в конце концов так или иначе прославляются и возвышаются. Но, чтобы достигнуть всего этого, надобна, повторяю, великая ложь, великое угодничество, устройство волнений, революций, надо от времени до времени по колено ходить в крови. Главное же надо лишить толпу «опиума религии», дать вместо Бога идола в виде тельца, то есть, проще говоря, скота. Пугачев! Что мог сделать Пугачев? Вот «планетарный» скот – другое дело. Выродок, нравственный идиот от рождения, Ленин явил миру как раз в самый разгар своей деятельности нечто чудовищное, потрясающее; он разорил величайшую в мире страну и убил несколько миллионов человек – и все-таки мир уже настолько сошел с ума, что среди бела дня спорят, благодетель он человечества или нет?»

Сейчас в XXI веке, когда с момента революции прошло более ста лет, в России постепенно нарастает некое требование вернуться в СССР. Хотя из Советского Союза мы никуда и не уходили. Нынешняя Российская Федерация – осколок СССР, а не Российской Империи. Можно закрывать на это глаза, но лучше не надо. Мы ведь так и не вышли из карнавала революции. И подлинную историю масса «изучает» не по архивным публикациям, но по литературным произведениям, анекдотам и киносказкам про «доброго дедушку Ленина» и «стального вождя Иосифа Виссарионовича». Карнавальные личины давно заместили исторические личности. И пророческими следуют признать слова Ивана Алексеевича Бунина: «Они, эти висельники, дотла разорившие богатейшую в мире страну (Стеньке это не удалось за отсутствием в то время интеллигенции и Ллойд-Джорджей), убившие и уморившие буквально десятки миллионов русских душ, теперь, на четвертый год своей деятельности, начинают нагло почесывать в затылке и ухмыляться:

– Вот черт! Даром, кажется, пропала работа! Ничегошеньки не вышло из нашего «опыта»! Впрочем, не беда – одурачим, вывернемся. Одной поэзией, и то одурачим. Замутим им голову каким-нибудь Блоком, Белым... скажем, что мы фанатики... что, благодаря нам, Россия все-таки переродилась для новой, прекрасной жизни... что зерно, ежели не умрет, то и не оживет... За милую душу вывернемся!

И вывернутся. И даже в историю в нимбах войдут…»

СССР гораздо ближе, чем кажется, но народу нашему и обществу необходимо вернуться в Россию, хотя бы для того, чтобы просто выжить в этом мире карнавальных войн, политик и социальных личин.