Как молодая мама спасла дочь, на которой поставили крест белорусские врачи

С Анастасией мы познакомились в самый трудный период ее жизни — 5 лет назад на благотворительном вечере, посвященном сбору средств для лечения ее дочери Кати. У малышки был инфаркт мозга. Ей на тот момент исполнилось 5 лет, Насте — всего 23 года. «Папы» в их жизни — одной на двоих — не было.

К огромному сожалению (от того, что такое количество детей тяжело болеют и нуждаются в помощи) и отчасти к счастью (потому что такие инициативы в принципе существуют), в Минске регулярно проводятся благотворительные концерты, и мы, журналисты, часто бываем на них. Слышим истории и видим лица, которые трудно забыть.

И тем не менее Анастасия запомнилась особенно сильно — как показало время, не на один год. Наверное, потому что она сама, уже мама, выглядела тогда как девчонка — красивая и юная. Было очень легко представить себя на ее месте. Легко и невозможно одновременно. Потому что держалась Настя как стойкий солдат: такая же собранность, выдержка и отвага. Когда она рассказывала о том, что происходило с дочкой — паралич лица, судороги, температура под 40, отсутствие точного диагноза в течение полугода — голос Насти дрожал, но слез она себе не позволяла.

Просто у нее не было с собой белого флага. Она отказалась от него раз и навсегда в тот момент, когда услышала слова врачей «мы вам помочь не можем, молитесь Богу», но всё равно решила бороться до последнего — и не только молитвой.

Тот вечер был лишь одним звеном в цепи мероприятий, публикаций, репортажей на телевидении, посвященных Катюше. В цепи, которая была выкована руками Насти.

И молитвы, и более прозаическое — деньги, которые были пожертвованы на лечение девочки, — помогли Насте и Кате уехать в Израиль на обследование.

… Спустя пять лет я счастлива встретиться с Настей, приехавшей в Беларусь всего на пару дней — такой же красивой и юной, но с изменившимся, уверенным и счастливым взглядом, потому что в Израиле она нашла не только спасение для дочери, но и свою судьбу.

— Настя, расскажи, пожалуйста, о том, как в твоей жизни появилась Катя.
— Мне исполнилось 18 лет, когда родилась Катюша. Я ее очень ждала! Передо мной даже не стояло вопроса «рожать или не рожать». Наверное, потому что я на тот момент уже чувствовала себя взрослой и самостоятельной, готовой к тому, чтобы стать мамой. Мы с сестрой воспитывались без отца, и с детства привыкли брать ответственность на себя.

Поэтому была только радость. Такая всеобъемлющая, что ее ничто не могло омрачить. Даже фраза «девочка, ты такая молодая! делай аборт», брошенная мне в женской консультации, где на меня смотрели, как на… Не совсем порядочную девушку, скажем так. (Улыбается.)

Я пропускала все эти слова мимо ушей, и Катя появилась на свет. С первого дня своего рождения дочка стала частью меня. Я не посвящала свою жизнь ей, просто у нас сразу появилась общая Вселенная. И я старалась изо всех сил, чтобы в этой Вселенной всё было хорошо.

— Вы с Катей с самого начала были вдвоем?
— По большому счету, да. Папа Кати ушел от нас практически сразу после ее рождения. Правда, спустя время мы начали общаться и сейчас поддерживаем нормальные отношения.

Знаешь, пару лет назад я совсем иначе смотрела на эту ситуацию. Было горько, что папа нас оставил, потому что я его любила. Мы строили планы на совместное будущее, и я ему доверяла. А это самое трудное — терять человека, к которому испытываешь доверие. Кроме того, не скрою, было непросто одной с малышкой — ведь после своего ухода отец Кати никак не участвовал в ее жизни. Конечно, было очень обидно…

Сейчас, спустя годы, никаких сожалений не осталось. Жизнь научила отпускать обиды, не держать зло и не отвечать на него, быть благодарной за всякий опыт.

Это был тот поворот судьбы, которому обязательно нужно было случиться. Как говорят: «Бог не пошлет тебе больше того, что ты можешь вынести». Во многом благодаря всему, что произошло, я встретила на сто процентов своего мужчину. Того, с кем я хочу идти по жизни, того, кто во всем меня поддерживает. Сейчас понимаю: тогда судьба распорядилась так, чтобы сегодня я была с нужным человеком.

— Но это сегодня. А тогда было тяжело…
— Тяжело… Потому что, по сути, в 19 лет я осталась одна с малышкой в небольшом городе Береза, где невозможно найти работу.

Но когда есть ребенок, нет выбора: ты должен зарабатывать, чтобы его кормить, одевать, обеспечивать ему нормальную жизнь.

Хорошо, что я никогда не боялась работы. Еще в школе подрабатывала на рынке, продавала арбузы. (Улыбается.)

И поэтому, когда стал вопрос «надо кушать!», я устроилась на мясокомбинат. Делала колбасу. Ну, а что? Колбаса так колбаса! Кто-то же должен ее делать! (Смеется.)

Сейчас, конечно, странно и даже чуть-чуть смешно об этом вспоминать. Но тоже ведь хороший урок! Смотришь на людей, учишься у них многому, привыкаешь трудиться от слова «надо».

Были попытки работать в Бресте, где больше перспектив и выше зарплата. Но разъезды «Береза — Брест — Береза» лишали меня возможности быть с Катей. Не видеть ребенка по несколько суток невероятно трудно, а перевезти дочку туда не было финансовой возможности. Решила, что внимание мамы деньги не заменят. Пусть с колбасой, но ближе к ребенку!

К счастью, после периода «колбасной» деятельности я смогла устроиться в банк. Там и работала до того момента, когда заболела Катюша…

— Расскажи, пожалуйста, о том, как это случилось.
— Как обычно: в тот момент, когда жизнь, как мне казалось, наладилась. Работа приносила какие-никакие деньги, Катя ходила в садик, где ей нравилось, появилось даже немного свободного времени, возможность отдыхать вместе с друзьями и дочкой. А главное, появилось спокойствие.

И тут Катя возвращается из садика, ложится спать… А просыпается с параличом правой стороны лица. В этот момент моя жизнь…

(Настя молчит, подбирает слово)

… В этот момент моя жизнь рухнула. Самое страшное, когда ты не понимаешь, что происходит, и не знаешь, как помочь собственному ребенку.

Мы долго ездили по врачам. Слышали всякое, включая: «Девочка просто притворяется! В садик ходить не хочет». Около полугода лежали в онкоцентре, где нам ставили столько диагнозов, что Катя была ходячей энциклопедией.

Предполагали даже рак головного мозга. Тогда врач сказал мне: «Нормальным ребенком она не станет никогда. Готовьтесь к тому, что ей будет всё хуже. Мы ничего сделать не можем. Молитесь Богу!». И прибавил что-то вроде «но вы молодая, родите ещё».

В тот момент я поняла, что не оставлю Катю никогда. Ты спрашиваешь, откуда брались силы? Не знаю, правда. Но когда я смотрела в ее глаза и понимала, что однажды они могут не открыться, говорила себе: «Я сделаю всё». Абсолютно всё.

У дочки были очень сильные приступы, ужасные головные боли — такие, что она просто падала на пол и кричала, не понимая, что происходит вокруг нее. Вся скручивалась жгутом, малышка… Стала заикаться.

Смотреть на это было невыносимо. А я ничего не могла, кроме того, чтобы гуглить и читать всё о каждом предположении врачей, «примеряя» сказанное на Катю.

А предположения эти продолжали меняться… Последним диагнозом стал «инфаркт головного мозга». Причин произошедшего и методов лечения врачи найти не могли. Но сказали, что каждый второй случай инфаркта мозга у детей смертелен.

— Как ты нашла выход?
— Я начала искать места с нормальной диагностикой. Ведь невозможно было даже объяснить клиникам, что мы собираемся лечить. Была только симптоматика и преобразования в голове Кати, характер которых был непонятен врачам. И большинство клиник нам отказывало…

Утвердительный ответ пришел только от израильской клиники «Ихилов». Они готовы были нас принять.

— Сколько это стоило?
— Более 30 000 долларов.

Для меня, девочки из провинции, нереальная сумма: ни богатых родственников, ни дорогостоящей собственности, никаких сбережений.

В такие моменты очень важно не позволить себе опустить руки, несмотря на то, что моральные и физические силы на износе. Нужно раз и навсегда усвоить, что жизнь твоего ребенка по-настоящему важна только тебе. И никто не сделает для него столько, сколько сделаешь ты. И я не сдалась бы, даже если б все на свете сказали, что всё кончено.

Потому что это моя крошечка. Та, которую я выносила, родила, та, которая всегда была со мной. Которая не так давно бегала, танцевала, прыгала мне на руки — и целовала.

Принять то, что этого больше не будет, я не могла. И начала стучаться во все двери.

Спасибо руководителю фонда «Прикосновение к жизни» Ларисе Ивашевич: она решила нам помочь. Подключились и ребята-волонтеры, одна из них, Надя Козляковская, стала для нас с Катей опорой и подругой.

Сначала информация о Катюше появилась на сайте фонда, потом решили организовать благотворительный концерт. Мы звонили во все организации, рассылали факсы, размещали листовки в общественном транспорте, обращались к журналистам, создавали группы в социальных сетях. Делали всё, что могли, и это была не ежедневная, а ежечасная работа. Сегодня, имея опыт, я знаю, как сделать это качественнее и быстрее, но тогда мы действовали по наитию. Ведь это ситуация, в которой ты никогда не был, и просто не можешь знать, как действовать правильно. Всё строилось на инициативе и помощи добрых людей. К счастью, их оказалось достаточно для того, чтобы мы смогли вовремя (что зачастую важнее всего) собрать нужную сумму и улететь в Израиль.

— Что вас там ожидало?
— Улыбки! Представители больницы встречали нас в аэропорту с такими приветливыми улыбками и так нам радовались, что я растерялась даже. Совсем не привыкла к этому.

Нас заселили в гостиницу на территории клиники, а уже утром повели на диагностику. Катюше накануне нельзя было есть, и я помню, что она была очень голодной, всё время плакала… А тут ещё анализы сдавать. Чувствовала, что мой ребенок на пределе. Но пришли ласковые медсестры, какие-то добрые клоуны, принесли игрушки — и Катю будто подменили. Она стала улыбаться им в ответ. Всё, что видела дочка, было настолько не похоже на то, к чему она привыкла, что поначалу она даже не понимала, что мы находимся в больнице. Она легко шла на контакт с персоналом — будто понимала, что ей говорят, несмотря на языковой барьер — и слушалась!

Мы обе окунулись в другой мир, где самочувствие и состояние ребенка превыше всего.

Помню, как перед МРТ (его надо было делать под наркозом) к Кате по очереди подходили сотрудники, играли с ней и рассказывали, что она как космонавт сейчас будет летать на ракете. И Катюша ждала процедуры без страха, даже с интересом, несмотря на то, что плохо себя чувствовала.

К нам были добры, а главное, нам впервые дали надежду: никто не настраивал на худшее, не позволял себе говорить, что это неизлечимо, не готовил нас к концу. И я почувствовала, что мы попали в то место, где нам помогут.

— Там и определили причины того, что происходило с Катей?

— Да. Очень быстро установили, что образования в голове Кати — это кисты. Результат инфаркта головного мозга. А причина инфаркта — повышенная свертываемость крови. Кровь тяжело шла по сосудам и оставалась на стенках, формировались тромбы — они лопались и образовывались кисты. Это произошло в голове Катюши, а могло случиться в любом другом органе.

Не могу забыть, что еще находясь в Беларуси я не раз говорила врачам о том, что есть проблемы со свертываемостью… Но на это не обращали внимания.

А в Израиле провели ряд сложных анализов — и назначили лечение. Когда стало лучше? А сразу! Правда. Спасибо нашим врачам! Лечили Катю профессора Дрор Левин и Авива Фаталь.

Больше скажу: ей стало легче еще до начала курса лечения. Она видела столько добра по отношению к себе, что это придавало ей сил. А ещё нас сводили в Храм Гроба Господня, к Стене Плача — и там я пообещала и ей и себе, что всё у нас будет хорошо.

— Знаю, что изменения к лучшему начали происходить не только в состоянии дочки, но и в твоей личной жизни…
— Да! Саша появился в самый нужный момент и, как это бывает, абсолютно случайно. Из-за плохого знания английского языка я постоянно попадала в конфузные ситуации. А тут, в очередной раз пытаясь что-то уточнить, встретила Сашу, который не просто говорил на русском, но и был рад мне помочь. Увидев, что я одна с ребенком, он дал мне свой телефон и сказал обращаться по любым вопросам.

Пару раз мне действительно была нужна его помощь — так мы начали созваниваться и общаться. А когда закончился курс лечения и мы с Катей собрались в Беларусь, Саша предложил подвезти нас в аэропорт. Перед отлетом он сказал: «А знаешь, я к вам прилечу!». «Прилетай!» — отвечаю.

А сама подумала: пошутил. Девочка из какой-то Беларуси, с ребенком… Кому это надо? Поддержал в трудную минуту — и забыл.

И тем не менее, первой эсэмэской, которую я прочитала, прилетев в Беларусь, было сообщение от Саши. Волновался, как мы долетели. Потом он начал писать и звонить по скайпу, а на мой день рождения курьер доставил от него огромный букет цветов. Спустя некоторое время Саша прислал фото, на котором была виза в Беларусь.

Он начал регулярно летать ко мне, проводил с нами все праздники. И во время очередного приезда прямо сказал: «Я не могу без вас с Катей! Давайте вернемся домой вместе».

— Как ты восприняла это?
— Счастлива была, но очень взволнована. Я знала, что Саша иудей, что его семья очень чтит традиции, и непонятно было, как она воспримет мое появление.

Но, к счастью, мы прекрасно поладили с близкими Саши. Его мама дала свое благословение. Мы расписались в моем родном городе — Березе. А уже через месяц навсегда вернулись в Израиль.

— А Катя сразу поладила с Сашей?
— Да, она к нему очень тепло относилась с самого начала. Привязана была безумно: каждый раз, когда Саша улетал от нас в Израиль, Катя — в слёзы.

Ну, а когда стали жить вместе и дочка увидела, сколько внимания и заботы он дарит нам обеим, стала называть его папой. В первый раз Катя сказала «папа» спустя два месяца нашей совместной жизни в Израиле. Мы никогда не говорили ей, что так надо — это был искренний порыв ребенка. Саша плакал. (Улыбается.)

Признался, что это один из самых трогательных и важных моментов в его жизни. Сейчас, спустя несколько лет, могу с уверенностью сказать, что Саша стал для Кати самым настоящим и лучшим на свете отцом.

А ещё в нашей семье появилась младшая принцесса, сестренка Катюши. (Улыбается.)

Эллинушке два с половиной года. Это наша маленькая радость.

— Расскажи, есть ли различия между родами в Беларуси и Израиле.
— Кардинальные. По крайней мере так было у меня. На протяжении беременности и после родов я чувствовала себя счастливой, а не больной женщиной. (Улыбается.)

Думаю, дело и в самой подготовке к родам — отсутствует необходимость постоянно ходить по врачам, и в психологическом аспекте — ты чувствуешь себя защищенной. Так, на все посещения врача, а также на УЗИ я ходила с мужем — он держал меня за руку. Саша присутствовал и во время кесарева сечения — в моем случае оно было необходимо.

У нас не принято встречать жен из роддома с цветами и тортами для медсестер. Главное проявление любви — присутствие рядом в тот момент, когда ты максимально беззащитна и нуждаешься в поддержке. Поскольку у меня был спинальный наркоз, я была в сознании, все понимала. И сразу после родов смогла взять Эллинку на руки. Папе тоже дали подержать дочку. Это огромное счастье!

Через два часа после родов меня перевели в обычную палату, и ко мне смогли прийти те, кого я люблю — моя мама, Катюшка, родители Саши. Мне кажется, это естественно и правильно, когда в важный период твоей жизни ты не в изоляции, а в окружении самых родных людей.

Кроме того, мне очень нравится, что в Израиле к роженице не относятся как к тяжело больной: через 6 часов после родов надо начинать вставать, ходить, кормить ребенка грудью. Самой можно питаться вкусно и без ограничений. Здоровая мама — сытая мама.

На третий день меня выписали. Это норма в Израиле в том случае, если ребенок и мама чувствуют себя хорошо. Есть интересная и важная деталь: тебе не отдадут ребенка в том случае, если в машине, где его повезут, нет детского автокресла. Безопасность ребенка — вот о чем беспокоятся в Израиле. Отпустят вас только после того, как медсестра собственноручно проверит, как закреплено креслице, и даст родителям подробный инструктаж.

Еще один обязательный момент: беседа психолога с мамой. Во время нее тебе объясняют, что такое родовая депрессия, как она проявляется, и предупреждают о том, что ты в любой момент можешь обратиться по экстренным номерам помощи за психологической поддержкой. После чего вы свободны и можете ехать домой.

— А дома ждёт стол и куча родственников?
— Вот этого в Израиле нет. (Улыбается.)
Маме дают прийти в себя, побыть дома рядом с ребенком и мужем. Просто на девятый день родственники и друзья семьи собираются в каком-нибудь уютном ресторане (не дома, где мама должна накрывать на стол, а потом убирать за гостями) и празднуют рождение новой жизни. Приглашенные поздравляют семью, дарят подарки ребенку и радуются вместе с тобой.

— Чувствуется, что ты очень любишь Израиль.
— Да, это так. Я органично вписалась в жизнь этой страны, она каждый день удивляет меня — и всегда приятно. Муж говорит, что я должна была родиться здесь.

Государство, которое всего за 60 лет добилось таких успехов во всех сферах жизни, не может не вызывать восхищение. Израильтяне способны сделать плодородной даже землю пустыни — настолько они ее любят. Что тут добавить? (Улыбается.)

Здесь можно найти всё. Хочешь зимы — едешь на север Израиля. В январе здесь лежит снег, можно кататься с гор на лыжах и санках. Спускаешься ниже — а там леса, где уже можно собирать грибы!
Хочешь лета — приезжаешь в центр страны. Тут пальмы, жара, Средиземное море. Отъехал от центра — вот тебе Мертвое море: лежишь на воде — и ощущения непередаваемые! Уезжаешь на юг — и находишь пустыню, оазисы, Красное море.

Правда, удивительная страна, не похожая ни на одну в мире. А потому к каждому камню Израиля мы, его жители, относимся с уважением. Есть у нас и праздник деревьев, во время которого детки высаживают новые деревца. Ребенок, живущий тут, никогда не сломает ветку, не оборвет куст — он знает, что в Израиле есть проблема с растительностью, и с детства бережет ее.

Но даже если опустить все эти факты, как я могу не любить страну, которая спасла жизнь моему ребенку? Впрочем, не только моему ребенку, но и мне самой. Потому что без Кати не было бы и меня.

— Что ты думаешь о медицине Израиля не как мама маленькой пациентки, а как жительница этой страны?
— Медицина — это наше всё. В нее вкладываются огромные средства, и тех разработок, которые применяются у нас сегодня в широкой практике, нет практически нигде в мире. Кроме того, у израильтян есть очень хорошее качество: они не останавливаются на достигнутом внутри страны и не боятся экспериментировать ради достижения еще больших результатов.

Я знаю, о чем говорю, потому что сама сегодня работаю в сфере медицины. Люди приезжают к нам в отчаянии, на грани, а улетают если не полностью здоровыми, то с точно установленным диагнозом, правильно подобранным лечением и своевременно оказанной помощью.

Ну, а наши врачи — это отдельная история. К ним едут со всего мира, потому что они не просто профессионалы, но и, прежде всего, люди неравнодушные. Относятся индивидуально ко всем пациентам, сопереживают каждой истории и никогда не прекращают свое обучение, чтобы расширить возможности помощи людям.

— Расскажи, пожалуйста, подробнее о своей работе.
— Как только я получила право на работу в Израиле, сразу же на нее вышла. Не могу сидеть дома без дела.

Устроилась я администратором в клинику, которая принимает иностранных пациентов. Наконец попала в свою сферу — ту, которая мне нужна. Ту, которой, надеюсь, нужна я.

Сегодня я работаю в департаменте по работе с иностранными пациентами при больнице «Ихилов» — «HiMedical center». У нас команда мечты! Мы делаем общее дело и во всем поддерживаем друг друга, потому что эмоционально бывает очень непросто. Но оно безусловно того стоит.

В месяц к нам обращаются сотни людей, которым нужна помощь. И это не сотни диагнозов, а сотни судеб, которые находятся в наших руках. Почти в каждом пациенте я узнаю себя — приехавшую сюда в надежде на спасение.

Иногда нам приходится отказывать — и это самое трудное в нашем деле. Всегда говорю: «Медицина Израиля творит чудеса, но для каждого чуда нужно свое время». Иногда это время, к огромному моему сожалению, безнадежно упущено. А еще, признаюсь: нам легче лечить с нуля, чем исправлять то, что «налечили» до нас… К сожалению, зачастую это касается пациентов, которые проходили лечение в странах СНГ.

— С какими пациентами морально труднее всего?
— С подростками. Малыши не понимают, насколько тяжело они больны, а вот дети постарше… Они знают, как им кажется, всё о своем диагнозе. Потому что давно его прогуглили и начитались форумов — чаще всего российских, где понятно какие истории и статистические данные.

Переубедить их, заставить поверить в то, что у них есть шанс, крайне сложно. А ведь от того, что чувствует пациент, на что он настроен, во многом зависит результат его лечения. Идти к выздоровлению морально раздавленным практически невозможно. Необходима готовность принимать лечение. И здесь, конечно, очень помогает поддержка близких людей. Надеюсь, наша тоже.

— Отдача от этой работы больше, чем эмоциональные затраты?
— Конечно! У большинства историй, которые разворачиваются в нашей клинике, счастливый конец. И самое дорогое — это получать спустя месяцы, а иногда годы, письма и фотографии от бывших пациентов нашей клиники. Видеть, что они здоровы, живут полной жизнью, но при этом не забыли нас. Каждый, кто приезжает к нам, открывает душу, и нельзя не раскрыть свою в ответ. Мы с пациентами навсегда остаемся частью жизни друг друга.

И, конечно, вдвойне радостно помогать землякам — деткам и мамам, на месте которых пять лет назад были мы с Катюшей. Быть полезной тем, кто в этом нуждается… Это, пожалуй, главное в жизни.

Я верю, что мы живем, потому что мы не одни, потому что в нашей жизни есть сотни людей, которые готовы стать частью нашей судьбы.
До конца своих дней я лично буду этим людям благодарна! И конечно же, я всегда буду благодарна моей маме за то, что именно благодаря ей я выросла сильным человеком, за ее любовь и поддержку, которая всегда придает мне силы и уверенность!

— Смогла бы ты вернуться в Беларусь?
— Я слишком счастлива там, откуда приехала. Там, куда совсем скоро вернусь. (Улыбается.)

Полина Кузьмицкая