1941 год глазами немцев. Березовые кресты вместо железных

ОТРЫВКИ ИЗ КНИГИ РОБЕРТА КЕРШОУ



Основой книги английского военного историка стали многочисленные свидетельства очевидцев, письма, дневники, архивные документы. Использовались и воспоминания советских людей.





«Нам было сказано, что все это (война против России) кончится через каких-нибудь три недели, — вспоминает ефрейтор Эрих Шютковски из горнопехотного полка. — Другие были осторожнее в прогнозах — они считали, что через 2-3 месяца. Нашелся один, кто считал, что это продлится целый год, но мы его на смех подняли: «А сколько потребовалось, чтобы разделаться с поляками? А с Францией? Ты что, забыл?»

 

***

Национал-социализм поставил себе на службу все средства, в первую очередь радио и кино. И то, и другое было общедоступным. Нацисты организовали массовое производство дешевых радиоприемников с фиксированной настройкой на станции, кино также пользовалось всеобщей популярностью вследствие опять-таки дешевизны и общедоступности. «И хотя все, что было связано с нацистами, вызывало у моего отца отвращение, мне в гитлерюгенде нравилось. Форма казалась мне просто великолепной, этот темно-коричневый цвет, свастика и эта блестящая черная кожа. Красота!» «Раньше единственное, что мы могли себе позволить, так это погонять в футбол, а гитлерюгенд предоставил нам в распоряжение настоящий спортинвентарь и возможность посещать недоступные спортивные залы, бассейны и даже стадионы. Я никогда в жизни не мог поехать куда-нибудь на каникулах — у отца гроша за душой не было. А теперь при Гитлере за пустяковые деньги я мог отправиться в прекрасный лагерь где-нибудь в горах, на берегу реки или даже у моря».

***

Офицерский корпус германской армии, следует отметить, всерьез и с уважением воспринимал Красную армию. Русские солдаты всегда отличались выносливостью, способностью выполнять поставленную задачу даже в нечеловеческих условиях. Тактическая доктрина русских мало отличалась от германской и также имела ярко выраженный наступательный характер. 20 марта 1941 года фельдмаршал фон Клюге распорядился уделять на учениях больше внимания развитию у солдат выносливости, в России нечего рассчитывать даже на минимальный комфорт. И людям, и гужевому транспорту предстоит совершать продолжительные марши, не исключается возможность применения противником химического и биологического оружия. Германский солдат должен быть готов к рукопашным схваткам, ему необходимо освоить тактику ночного боя. Русские, эти «дети природы», такой тактикой владеют отменно. Несмотря на острую нехватку всего необходимого Красная армия экипирована куда лучше, чем прежние противники вермахта. Подобные перспективы для многих немцев казались устрашающими.

***

Численность вермахта составляла 3,6 млн солдат и офицеров, из них 3 млн — немцы, остальные — финны, румыны и венгры. Вооружение составляли 3648 танков и самоходных орудий, 7146 артиллерийских орудий, 2510 самолетов. Им противостояли на территории Западного особого военного округа 2,9 млн солдат и офицеров Красной армии и 14 000-15 000 танков, как минимум, 34 695 артиллерийских орудий и 8000-9000 боевых самолетов. Из всех имевшихся у немцев танков 1700 безнадежно уступали русским машинам в техническом отношении. Лишь 1880 немецких танков, распределенных по трем группам армий, противостояли огромной массе в 14 000-15 000 советских танков, пусть даже частично устаревших. К тому же вермахт совершенно не учитывал возможностей советской военной промышленности. Над экспертами из германского Генштаба довлели чисто идеологические концепции, суть которых состояла в изначальном и полном военном и расовом превосходстве германского вермахта. Что же касалось возможных отступлений или же необходимости продолжения войны в зимний период, ни о чем подобном даже не задумывались. Более того, предыдущие кампании на Западе воспринимались вермахтом куда серьезнее, чем русская, хотя с Россией и связывались определенные опасения.

 

 

 

***

Эрих Менде, обер-лейтенант из 8-й Силезской пехотной дивизии, вспоминает разговор со своим начальником, состоявшийся в последние мирные минуты ночью 22 июня. «Мой командир был в два раза старше меня, — рассказывает он, — и ему уже приходилось сражаться с русскими под Нарвой в 1917 году, когда он был в звании лейтенанта». «Здесь, на этих бескрайних просторах, мы найдем свою смерть, как Наполеон», — не скрывал он пессимизма. К 23 часам 21 июня нам доложили, что время «Ч» остается неизменным, таким образом, операция начнется в 3 часа 15 минут. «Менде, — обратился он ко мне, — запомните этот час, он знаменует конец прежней Германии. Finis Germania!»

***

(22 июня) Встреча советского посла в Берлине Деканозова и его секретаря Бережкова с рейхсминистром иностранных дел Риббентропом была назначена на 4 часа утра. Эрих Зоммер, переводчик, также присутствовал при этой встрече. Деканозов попытался зачитать свою ноту протеста, но Риббентроп явно не был расположен слушать. Он жестом велел зачитать заявление, в котором, по словам Зоммера, «Советский Союз обвинялся в актах, препятствующих германо-советскому сотрудничеству». В течение получаса перечислялись по пунктам все нарушения государственных границ и воздушного пространства, якобы допущенные советской стороной. Далее в заявлении германского правительства говорилось: «Тем самым Советское правительство разорвало свои договоры с Германией и собирается напасть на нее с тыла. В связи с этим фюрер приказал германским вооруженным силам противодействовать этой угрозе всеми имеющимися в их распоряжении средствами». Зоммер отмечал, что в зачитанном меморандуме, как ни странно, не содержалась фраза об объявлении войны. По его словам, Гитлер специально настоял на том, чтобы из текста исключили это словосочетание. Бережков не поверил собственным ушам. Чтобы Советский Союз угрожал Германии! То, что он услышал дальше, потрясло его еще больше. Оказывается, советское нападение только отложено на определенный срок, и Гитлер вынужден искать способы отразить готовящуюся агрессию со стороны Советского Союза, чтобы защитить немецкий народ. Поэтому два часа назад германские регулярные части и перешли границу СССР. Поднявшись из-за стола, Риббентроп протянул Деканозову руку. «Посол, — вспоминает Бережков, — был взволнован до крайности, и не исключаю, что даже был слегка навеселе». 

Разумеется, он проигнорировал жест рейхсминистра. «Он заявил, что германское вторжение является актом агрессии, и германский рейх вскоре о ней пожалеет». По словам Зоммера, «советский посол покраснел, как рак, и сжал кулаки». И несколько раз повторил: «Очень, очень жаль». Когда Бережков направился вслед за Деканозовым из кабинета, Риббентроп неожиданно подошел к нему и прошептал на ухо, что лично он «противник этой войны и неоднократно пытался убедить Гитлера не начинать ее, поскольку считает это катастрофой для Германии». На Бережкова это впечатления не произвело. После войны он с осуждением вспоминал: «Фактически тот документ с дипломатической точки зрения не содержал объявления войны». Сталин, по его словам, до последнего момента пытался предотвратить войну. По его мнению, немцы нарушили дипломатические нормы ради достижения эффекта внезапности. В послевоенном интервью бывший секретарь советского посольства в Берлине утверждал: «Мы не эвакуировали из Германии находившихся там советских граждан. Женщины и дети остались в Берлине. Семьи немецких дипломатов покинули Москву еще до 21 июня за исключением работников посольства. В Москве на момент начала войны находилось около 100 дипломатов, в Германии же — свыше тысячи русских. Ведь совершенно ясно, что если замышляется нападение, в первую очередь эвакуируют своих граждан. Мы этого не делали».

 

***

3-й батальон 18-го пехотного полка, насчитывавший 800 человек, был обстрелян русским арьергардом. Силы русских состояли исключительно из политработника и четырех солдат. 

Для 45-й дивизии вермахта начало кампании (битва за Брестскую крепость) оказалось безрадостным: 21 офицер и 290 унтер-офицеров, не считая солдат, погибли в первый же день войны. За первые сутки в России дивизия потеряла почти столько же солдат и офицеров, сколько за шесть недель французской кампании.

***

«Качественный уровень советских летчиков куда выше ожидаемого», — сетовал Гофман фон Вальдау, начальник штаба командования Люфтваффе в дневнике от 31 июня 1941 года. По имеющимся данным, девять советских летчиков совершили таран только в первый день войны. Полковник Люфтваффе поражен: «Советские пилоты — фаталисты, они сражаются до конца без какой-либо надежды на победу и даже на выживание, ведомые либо собственным фанатизмом, либо страхом перед дожидающимися их на земле комиссарами».

***

После успешного прорыва приграничной обороны 3-й батальон 18-го пехотного полка, насчитывавший 800 человек, был обстрелян русским арьергардом. Силы русских состояли исключительно из политработника и четырех солдат, с невиданной ожесточенностью защищавших временную позицию посреди поля пшеницы. Немцы понесли незначительные потери. «Я не ожидал ничего подобного, — срывавшимся от волнения голосом признавался командир батальона майор Нойхоф. — Это же чистейшее самоубийство атаковать силы батальона пятеркой бойцов».

 

 

 

Подобные инциденты оставляли гнетущее чувство неуверенности. Ветераны прошлогодней кампании во Франции привыкли к тому, что неприятель, оказываясь в безвыходном положении, предпочитал сдаваться. Германские войска становились объектом подобных беспокоящих атак на протяжении всего светлого времени суток. «Такое происходит везде: и в лесах, и на полях. Эти свиньи натаскивают в пшеницу кучи боеприпасов и дожидаются, пока пройдет основная колонна, а потом открывают огонь».

***

Сэр Джон Расселл из британского посольства в Москве рассказывал (о первом дне войны): «В тот вечер я засиделся у кого-то в гостях, вернулся домой поздно и встал поздно. Включив радио, я услышал сообщение о бомбардировках не то Харькова, не то Киева. Говорили и о бомбардировках других городов. Мне это все показалось чистейшим розыгрышем, выдумкой в духе популярной тогда программы Орсона Уэлса — ну, он еще инсценировал бомбежки Нью-Йорка (имеется в виду радиопостановка по книге Герберта Уэллса «Война миров»). Но вскоре пришлось убедиться, что все происходящее — отнюдь не инсценировка».

***

Владимира Колесника сообщение о начавшейся войне застало в общежитии: «Дверь вдруг распахнулась, и чей-то голос прокричал: «Война! Война! Вставайте!» Мы все подумали, что это шутка, дурацкий розыгрыш. Но все-таки пошли в военкомат. Там нам приказали разносить призывные повестки. Когда вручал их, меня поразило, как странно люди реагировали на них. Женщины, а нередко и мужчины вдруг начинали плакать. Меня это неприятно удивило. Тогда все они мне показались трусами. Но разве мог я предвидеть, какой ужасной и жестокой будет эта война».

***

Немецкой прессе запретили публиковать карты России, на которых эта страна была представлена целиком. «Огромные расстояния могут напугать общественность», — так объяснял это Геббельс.   

Немцы в очередной раз пожинали плоды внезапности. Однако кампания в России, и это стало ясно с первых же дней, имела фундаментальные отличия от европейских. Вермахту пришлось столкнуться с самым многочисленным и хорошо вооруженным противником. Спору нет, противника этого удалось перехитрить у границы, но у немцев в запасе оставалось крайне мало времени — противник этот уже начинал приходить в себя. Германские силы и экономика были ориентированы на короткие и победоносные кампании, но никак не на затяжную войну. И расстояния в России были, мягко говоря, побольше. Западноевропейские категории были просто неприменимы к просторам Советского Союза. Основное предварительное условие кампании — выведение из строя красных ВВС — выполнить удалось. Теперь оставалось ждать момента, когда окончательно выяснится: либо враг разбит наголову, либо все же располагает резервами в глубоком тылу. Французы после Дюнкерка сражались отчаянно, однако у них не оставалось ни территории, ни сил для организации сопротивления. В России ситуация складывалась иначе.

***

В рейхе народ новостями особо не баловали. После первого сообщения о начале кампании в России население целую неделю не имело никакой информации о ее ходе, кроме крайне скудных ежедневных сводок. Прессе запретили публиковать карты России, на которых эта страна была представлена целиком. «Огромные расстояния могут напугать общественность», — так объяснял это Геббельс.

 

 

 

В точности так же резко рейхсминистр пропаганды был настроен против оглашения сроков завершения этой кампании, о которых трубило имперское министерство иностранных дел. «Если мы станем говорить о четырех неделях, а в итоге выйдет шесть, наша величайшая победа обернется чуть ли не поражением. Я даже заставил гестапо принять меры против одного самого рьяного крикуна», — признался Геббельс.

***

Попытки подавить огневые точки защитников Брестской крепости продолжались, но по-прежнему не давали результатов. Немцев выводили из себя снайперы, «непрерывно стрелявшие отовсюду — из самых, казалось, неподходящих мест: из-за мусорных контейнеров и куч мусора». Естественно, их уничтожали, но «стрельба из Восточного форта продолжалась с новой силой». Григорий Макаров, красноармеец, вспоминает атаку немецких химических войск 27 июня. Они использовали слезоточивый газ. По словам Макарова, у защитников было достаточно противогазов: «Они были велики для детей. Но мы натягивали их им на голову, а снизу подвязывали чем-нибудь, и газ не проникал под маску. Только у одной женщины был мальчик, ему было полтора года. Тут уж мы ничего не могли сделать, он так и задохнулся». Подобные трагедии приводили к тому, что сопротивление красноармейцев только усиливалось. 

***

«В плен никто из русских не сдавался, поэтому и пленных практически не было. Между прочим, наши танки довольно быстро расстреляли весь боекомплект, а такого не случалось нигде — ни в Польше, ни во Франции».

***

Входил в моду особый, «победный» жаргон. Уничтоженные в огромных количествах советские танки БТ-7 за их уязвимость прозвали «Микки Маусами». Откинутые люки подбитой машины поразительно напоминали оттопыренные уши персонажа диснеевских мультфильмов.

***

Но немецких танкистов, убежденных в своем превосходстве, очень скоро после начала войны ожидал неприятный сюрприз, когда они столкнулись с новыми типами советских танков. Один-единственный тяжелый танк расстрелял колонну из 12 грузовиков. Танк находился в засаде южнее реки Дубиссы вблизи Расейняя. Для его уничтожения немцы подтянули батарею 50-мм противотанковых орудий на дистанцию 600 метров. Первые три снаряда сразу поразили цель, но никаких видимых повреждений танк не получил. Батарея открыла беглый огонь, но и следующие пять снарядов отскочили от брони и ушли в небо. Танковая башня развернулась в направлении немецких орудий, а затем раздался первый выстрел ее 76-мм пушки. За считаные минуты батарея была уничтожена, немцы понесли тяжелейшие потери. Той же ночью немцы решили действовать по-другому. Группа саперов, пробравшись к танку (тип которого им так и не удалось определить), заложила под него два мощных заряда взрывчатки. Когда их подорвали, ответный огонь танкового орудия ясно дал понять, что танк по-прежнему боеспособен. Более того, русские смогли отбить три атаки.

***

Вечером того же дня генерал Франц Гальдер, начальник Генерального штаба Вооруженных сил Германии, запишет в свой дневник: «На фронте групп армий «Юг» и «Север» замечен русский тяжелый танк нового типа, который, видимо, имеет орудие калибра 80 мм (согласно донесению штаба группы армий «Север» — даже 150 мм, что, впрочем, маловероятно)». Это был советский танк КВ-1 («Клим Ворошилов»), вооруженный 76,2-мм танковой пушкой. Его более крупный собрат КВ-2 имел 152-мм гаубицу. В 1940 году было выпущено 243 машины КВ-2 и 115 Т-34, а в 1941 году число их возросло до 582 и 1200 соответственно. В 1941 году русские имели значительный перевес в танках и за счет количества, и за счет качества. Красная армия располагала 18 782 машинами различных типов против 3648 у немцев. Немецкие танки в значительной мере уступали советским в весе, вооружении, дальности хода, скорости.

 

 

 

***

Уже один только внешний вид 34-тонного новейшего советского танка Т-34 вызывал оцепенение немецких танкистов. Разработка этой машины велась в условиях полной секретности и завершилась еще в середине 1930-х годов. Его 76-мм пушка была самой мощной в мире на тот период (естественно, исключая 150-мм орудие другого советского чудо-танка КВ-2). Наклонная броня знаменовала собой революционные перемены в танкостроении, отличалась повышенной устойчивостью к настильному огню противотанковых орудий — снаряды рикошетили, не нанося машине видимых повреждений. В результате доработки заимствованного у американцев танка «Кристи», в частности системы подвески, Т-34 с его широкими гусеницами, мощным дизельным двигателем и чрезвычайно высокой маневренностью превратился в самый совершенный танк того времени.

***

«Во время атаки мы наткнулись на легкий русский танк Т-26, мы тут же его щелкнули прямо из 37-миллиметровки. Когда мы стали приближаться, из люка башни высунулся по пояс русский и открыл по нам стрельбу из пистолета. Вскоре выяснилось, что он был без ног, их ему оторвало, когда танк был подбит. И невзирая на это он палил по нам из пистолета!»

***

Кинооператоры из отдела пропаганды снимали на пленку выходивших из руин Брестской крепости последних ее защитников. Грязные, забинтованные, они дерзко смотрели в объективы. Чуть приободрившись, покуривали предложенные им сигареты, излучая мрачноватую уверенность, которая впоследствии не осталась не замеченной для зрителей еженедельной германской кинохроники. По свидетельству солдат и офицеров 45-й дивизии, русские ничуть не походили на людей надломленных, изголодавшихся или не имевших понятия о воинской дисциплине. И даже после 30 июня немецкие солдаты не чувствовали себя в полной безопасности вблизи Брестской цитадели — еще сохранялись отдельные очаги сопротивления.

Гельмут К. жаловался в своем письме: «Тут под землей туннели прорыты, на целых 3 километра от крепости и до казарм, и оттуда до сих пор не могут выкурить русских. Здесь на дорогах полно гвоздей, они их специально разбрасывают. Уже сколько раз прокалывал шины». Весь июль вспыхивали перестрелки. Последние защитники погибали в безвестности.

***

«Все дороги в этой стране идут в гору, — делился впечатлениями немецкий ветеран нескольких кампаний. — Местность равнинная, но дороги независимо от направления почему-то представляют собой сплошные подъемы…» На марше чаще всего солдата поднимали без четверти три утра, чтобы полчаса спустя, когда рассветет, выступить. Некоторые роты в день одолевали до 50 км.

 

 

 

***

«Нам хотелось, чтобы нас обстреляли русские, черт с ними, пусть даже это закончилось бы настоящим боем, пусть, лишь бы хоть ненамного прервать это ужасающее однообразие, это безвременье ходьбы. Было уже 11 вечера, когда мы, наконец, дотащились до какой-то огромной фермы и встали там на ночлег. В тот день мы сделали 65 километров!»

***

«Они сражались до последнего, даже раненые и те не подпускали нас к себе. Один русский сержант, безоружный, со страшной раной в плече, бросился на наших с саперной лопаткой, но его тут же пристрелили. Безумие, самое настоящее безумие. Они дрались, как звери, и погибали десятками».

***

Лейтенант танковых войск Ф.-В. Кристианс вспоминает, что жители Западной Украины тепло приветствовали их части в самые первые дни войны: «Нам подносили не только хлеб-соль, но и фрукты, яйца. Они видели в нас освободителей». Но порыв энтузиазма населения оккупированных территорий никогда в расчет не принимался. В конце концов, рейх намеревался и украинцев превратить в рабов себе во благо, как и русских.

***

С самого начала кампании в России серьезную проблему представляло ориентирование на местности и отсутствие нормальных дорог. Макс Кунерт, унтер-офицер кавалерии: «Приходилось быть очень и очень внимательным, чтобы не сбиться с дороги… Здесь дорог в европейском понимании нет и в помине, а просто проселки от гусениц наших танковых и других колонн». Патрули и высланные вперед дозоры просто-напросто узнавали направление у местных жителей, как правило, женщин или стариков. Отсюда масса хлопот с планированием и взаимодействием, отсюда бесконечные блуждания по необъятным просторам. Казалось, эта необъятная территория поглотит, растворит наступавшую германскую армию. 

Чтобы уяснить себе длину фронта, следует помнить, что одна дивизия в состоянии эффективно контролировать лишь 10-километровый его участок. Таким образом, длина фронта в 2800 км требовала наличия 280 дивизий! А их даже теоретически было 139.

***

Лучше три французских кампании, чем одна русская — эта поговорка быстро вошла в моду в войсках.

***

«Еще вчера мы ночевали в удобных казармах, а теперь валяемся в какой-то собачьей конуре. В жизни не видел такой грязищи». «Ориентироваться в России все равно, что в пустыне. Если не видишь горизонта, считай, что заблудился». «Эти огромные расстояния пугают и деморализуют солдат. Равнины, равнины, конца им нет и не будет. Именно это и сводит с ума».

***

Танкист Карл Фукс (7-я танковая дивизия) в письме к жене с омерзением описывал советских военнопленных: «Тут не увидишь мало-мальски привлекательного, умного лица. Сплошная дичь, забитость, ни дать ни взять — дебилы. И вот эта мразь под предводительством жидов и уголовников намеревалась подмять под себя Европу и весь остальной мир. Слава богу, наш фюрер Адольф Гитлер не допустил этого».

 

 

 

***

В одном из июльских выпусков кинохроники «Германское еженедельное обозрение» были показаны азиатские лица — военнопленные монголы, узбеки и другие. «Вот всего лишь несколько примеров страшного большевистского недочеловека», — так комментировал кадры диктор.

***

Обочины дорог были усеяны обезображенными трупами. В особенности болезненно немецкие солдаты воспринимали трупы женщин в красноармейской форме. Кунерт, осматривая подбитый 60-тонный русский танк, обнаружил внутри обгоревший женский труп в форме. Женщина эта явно была членом экипажа, но Кунерт, которому и в голову не могло прийти, что советской женщине ничего не стоило пойти в танкистки, считал, что кто-то из членов экипажа будучи уверен в успехе прорыва прихватил с собой в машину свою жену или подругу.

***

(Начало октября 1941 года.) Поползли слухи о скором падении Москвы, о том, что Сталин якобы выступил с предложением заключить мир и к Рождеству войска вернутся в Германию. Известен даже эпизод, когда одной домохозяйке не продали на почте бланки открыток на фронт: мол, они вам скоро вообще не понадобятся.

***

«Этих насекомых (вшей) с полным правом можно было считать вторым после русских страшным врагом на Восточном фронте. Они намертво вгрызались в кожу, и отодрать их удавалось лишь ногтями, и то лишь тогда, когда они вдоволь напьются жидкой солдатской крови». Пулеметчик Йоахим Кредель из 67-го пехотного полка погрузил вошь в стеарин от свечки и в таком виде отослал домашним в качестве сувенира с Восточного фронта: «Надо же, в конце концов, им знать, какова на вид настоящая вошь!»

 

 

 

***

Генерал танковых войск Герман Бальк в послевоенные годы писал: «Русские абсолютно непредсказуемый народ, человеку западному крайне трудно понять их образ мышления. Они весьма напоминают стадных животных, стоит только где-нибудь в таком стаде возникнуть очагу паники, как она мгновенно перекидывается на его оставшуюся часть, что приводит к хаосу. Но что именно способно посеять эту панику, неизвестно». Пресловутая «неизвестность» и стала камнем преткновения для мыслящих рациональными категориями немцев. Благополучно оправившись от шока первых недель, положившись на необъятные просторы и колоссальные людские ресурсы, русские сумели выиграть время и даже развить тактику, позволившую в будущем избегать значительных потерь. Короче говоря, войскам вермахта на Восточном фронте для победы следовало послать русских в нокаут. А Красной армии для победы требовалось всего лишь удержаться. Русские обладали воистину сверхъестественной способностью сводить на нет последствия поражений.

***

1-я дивизия СС «Лейбштандарт «Адольф Гитлер» 21 ноября заняла Ростов-на-Дону. Расположенный в устье Дона вблизи Таганрогского залива, он являлся важным транспортным узлом на пути к Кавказу. Германская печать шумно комментировала этот успех немецких войск. Потеря русскими Ростова-на-Дону, блокада Ленинграда и наступление на Москву, казалось, ухудшали стратегическое положение Советского Союза до предела. Однако уже 28 ноября 1941 года 20 советских дивизий нанесли удар по частям 3-го танкового корпуса в Ростове-на-Дону. Командир этого корпуса генерал кавалерии Эберхард фон Макензен докладывал еще два с половиной месяца назад о том, что две его дивизии, «Лейбштандарт «Адольф Гитлер» и 13-я танковая, измотаны сражениями и острой нехваткой всего — от носков до антифриза. Численность их сократилась до двух третей первоначального штатного состава. Аналогичным образом сократилась и боеспособность вследствие потерь техники. Штаб 3-го корпуса докладывал: «Солдаты способны наступать лишь благодаря чистому энтузиазму и остаткам боевой выучки». 28 ноября корпус, оставив Ростов-на-Дону, отошел за реку Миус. Это было первое отступление немецких войск в ходе кампании в России.

***

Температура упала до минус 35 градусов. Немецкие танки таких холодов в отличие от русских не выдерживали.   

Впавшие в апатию немецкие солдаты наматывали на себя все, что под руку попадало, нередко срывая даже платки с голов беспомощных деревенских баб. Укутывались, первое время было тепло, позже, уже к концу продолжительного марша, даже жарко. Солдаты обливались потом и в результате простужались. В конце ноября противотанковый батальон 2-й танковой дивизии получил лишь малую часть положенного зимнего обмундирования, то есть одну шинель на целый орудийный расчет. Общеизвестен факт, что холод снижает боевую результативность и солдат думает уже не о том, как победить, а как выжить. Даже сейчас армии НАТО, имеющие в распоряжении легкое, хорошо сохраняющее тепло и не стесняющее движений обмундирование, при 25-градусном морозе учений не проводят, а при 35-градусном солдату ставится единственная задача — уцелеть. При таких температурах всякие маневры приостанавливаются, в снегу срочно отрываются окопы или же войска вовсе возвращают в места расквартирования.

 

 

 

***

Вот что рассказывает обер-лейтенант Эккехард Маурер из 32-й пехотной дивизии: «Я был просто взбешен. У нас не было ни рукавиц, ни зимних сапог — ничего, что могло бы хоть как-то спасти от этого холода и позволило бы нам сражаться с врагом». Неприспособленность к такому почти арктическому холоду оборачивалась летальными последствиями. В условиях предельно низких температур организм начинает терять влагу. Солдаты, укутываясь в многослойную одежду, обрекали себя на обезвоживание, даже не подозревая, что оно может наступить не только в жару, но и в холод. Офицер-пехотинец Генрих Хаапе «подобрал себе целый гардероб», по его собственному выражению, помогавший хоть как-то сохранять тепло. Сначала теплые носки, затем слой фланели и сапоги на пару размеров больше, вместо стелек он подкладывал газетную бумагу. На тело надевал теплые кальсоны, две теплых сорочки, поверх них еще безрукавку, далее следовал летний мундир, а поверх мундира уже просторное кожаное пальто. На руках шерстяные перчатки, поверх них кожаные, на голове — одна на другую две шерстяных шапки. Рукава изобретательный офицер перевязывал веревочками, дабы туда не забирался ледяной ветер. Если ты заключен в такой «скафандр», то любое лишнее движение — и ты взмок от пота. Организм обезвоживался, и при вдыхании морозный воздух, попадая в легкие, вызывал конденсацию влаги. Для утоления жажды солдаты нередко ели снег, но в этом случае его съесть требовалось немало, в 17 раз больше по объему! К тому же подобный способ утоления жажды зачастую вызывал тяжелое расстройство желудка. Дизентерия на Восточном фронте по причине отвратительной еды, отсутствия даже намека на личную гигиену превратилась в смертельную опасность. Лейтенант Генрих Хаапе, военврач, ответственный за питание и личную гигиену солдат, упоминает о беднягах, которые, невзирая на дистрофию, изо всех сил пытались не отстать от своих более-менее здоровых товарищей. «Когда количество позывов доходило до четырех в день, да еще на таком морозе, — продолжает Хаапе, — их организм обезвоживался и переохлаждался необратимо». Засаленное до немыслимых пределов обмундирование уже не сохраняло тепло. Приходилось идти на крайние меры. «Наплевав на все условности, было предписано прорезать сзади на штанах щели длиной сантиметров 10-15 с тем, чтобы солдаты могли справлять большую нужду, не снимая обмундирования. Затем эта щель плотно стягивалась тонкой проволокой. Большинство бойцов успели исхудать так, что висевшие мешком на их отощавших задницах штаны вполне позволяли применять это нехитрое нововведение».

***

В ходе подготовки контрнаступления под Москвой немцев сумели убедить, что русские собрались не наступать, а обороняться. Корректировщик артиллерийского огня Павел Осипов рассказывает, как осуществлялась подготовка к контрнаступлению. «Мы получили приказ рыть окопы и траншеи при тридцатиградусном морозе в промерзшем на 30-40 см грунте. Нам выдали ломы, монтировки да саперные лопатки. Больше ничего не было. Работы проводились в основном в темное время суток из соображений секретности. За два дня мы окопались. 1 декабря поступил приказ занять огневые позиции. Пару дней спустя нам доставили теплую одежду — тулупы, ватники, рукавицы, валенки. После этого стало куда легче — ведь спать приходилось на морозе прямо у орудий, на ящиках со снарядами. Неудобно, конечно, но мы не замерзали, поэтому и смогли воевать».

 

 

 

***

Холода все сильнее снижали боеспособность немецких войск. Вот как описывает корректировщик Лотар Фромм боевые действия в этих близких к арктическим условиях. «Оружие больше не повиновалось нам… Минус тридцать — предельная температура, которую выдерживала смазка. Она застыла на этом морозе. Расчеты вновь и вновь пытались привести орудия в действие, но тщетно. Ствол заклинивало, возвратный механизм не работал. От этого прямо руки опускались». А Рихтер, напротив, проклинал советскую артиллерию, которая «перемолола все у наших позиций, непонятно, что за калибры у этих русских». Нервы на пределе. «Страх охватил буквально всех — даже повара отказываются выползти из своих землянок и приготовить жратву. Сидят в них и дрожат при каждом разрыве», — обреченно заключал Рихтер 3 декабря в своем дневнике. «Температура упала до минус 35 градусов». Немецкие танки таких холодов в отличие от русских не выдерживали. Подполковник Грампе из штаба 1-й танковой дивизии в тот же день докладывал о том, что его танки вследствие низких температур оказались небоеготовы: «Даже башни заклинило, оптические приборы покрываются инеем, а пулеметы способны лишь на стрельбу одиночными патронами…» Вновь сформированные советские армии прибыли на этот участок лишь за две-три недели до начала контрнаступления. Они состояли из свежих частей, укомплектованных сибиряками, остатками старых, обстрелянных частей и прошедшими краткосрочную подготовку резервистами. Не везде хватало боеприпасов и вооружений. Большая часть офицерского и сержантского состава не имела боевого опыта. Танки были распределены по 15 танковым бригадам, таким образом, на одну бригаду в среднем приходилось по 46 машин.

 

 

 

Но как бы то ни было, все бойцы и командиры имели соответствующее обмундирование. Кроме того, боевой дух советского солдата был неизмеримо выше, чем у немецкого, который, начиная с сентября месяца, лишь истекал кровью, промерзал до костей и страдал от нехватки самого необходимого, включая боеприпасы. Советские силы размещались таким образом, что даже в случае их обнаружения противостоять им, произведя необходимые перегруппировки, немцы просто не смогли бы. Но, самое главное, советское командование смогло добиться полнейшей внезапности.

В утренние часы 5 декабря 1941 года советская 29-я армия атаковала пребывавшего в анабиозном состоянии противника, наступая по льду Волги западнее Калинина. Прежде чем враг опомнился, его оборона оказалась прорвана, и советские части углубились в тыл на 10 километров. На следующее утро солдаты Западного и Юго-Западного фронтов перешли в решительное наступление.

***

Выпавшее на долю группы армий суровое испытание было отмечено особой медалью In Osten 1941-42 («Восточный фронт 1941-42»), которой награждались участники боевых действий под Москвой в указанный период. Немецкие солдаты с мрачным юмором тут же окрестили награду «Орден мороженого мяса».

***

Адольф Гитлер, с раздражением наблюдая, как разваливается фронт, решил освободить фронтовой генералитет от нелегкого бремени принятия решений. Фюрер всегда бахвалился своим непревзойденным чутьем и умением выходить из кризисных ситуаций. Фельдмаршал фон Браухич вслед за командующим группой армий «Юг» Руцдштедтом отправился в отставку. Из Браухича решено было сделать козла отпущения за провал операции «Барбаросса», равно как и за зимний кризис. Затем настала очередь еще одного фельдмаршала — фон Бока, предрекавшего разгром войск его группы армий в случае, если ей не позволят отвести силы. 20 декабря фон Бок получил право на долгожданный «отдых по болезни». И пошло-поехало. 26 декабря 1941 года был освобожден от должности генерал-полковник Гудериан, один из наиболее рьяных противников пресловутой директивы фюрера «ни шагу назад». Генерал Гепнер, агрессивный командующий 4-й танковой группой, угодил в опалу за то, что в январе 1942 года осмелился ослушаться Гитлера, отступив на запад, чтобы избежать окружения. Лишенный воинского звания и наград, он не имел права надеть военную форму после отправки на покой.

 

 

 

В течение зимы 1941-42 годов свыше 30 генералов, командующих корпусами и дивизиями, были смещены с занимаемых должностей. Именно им войска Восточного фронта были обязаны своими триумфальными успехами в первые недели кампании в России вплоть до трагических дней декабря 1941 года у ворот Москвы. Отправив этих полководцев в отставку, Гитлер завершил процесс перерождения войск Восточного фронта, начавшийся в июне 1941 года. Рудименты Веймарской республики и былого Генштаба исчезли. Вермахт превратился в послушное орудие нацистского рейха.

***

Тем временем в рейхе с большой помпой прошла кампания по сбору теплой одежды для солдат Восточного фронта. Впрочем, задуманное министерством пропаганды мероприятие посеяло и неуверенность в массах. В отчетах СС о ситуации в рейхе постоянно упоминается бросающееся в глаза противоречие: солдаты Восточного фронта в теплом зимнем обмундировании на экранах кинохроники — с одной стороны и сбор теплых вещей для фронта — с другой. Это подтвердил после войны и бывший министр вооружений Альберт Шпеер: «Все мы ликовали по поводу успехов нашей армии в России, но первые сомнения возникли, когда Геббельс вдруг организовал общегерманскую «акцию» по сбору теплой одежды. Тут-то мы и поняли, что произошло нечто непредвиденное». «Непредвиденное» заключалось в том, что немецкий солдат впервые за эту войну утратил уверенность в будущих победах.

Впервые грядущее рисовалось в мрачном свете.

 

 

Источник: https://nationmagazine.ru/events/1941-god-glazami-nemtsev/

96
2593
22