Я очень надеюсь, что Путин примет решение не баллотироваться

   В кабинете Владимира Познера мирно соседствуют два любопытных артефакта - портрет покойного компаньона Бориса Березовского, Бадри Патаркацишвили, и благодарность от изгнавшего их обоих из страны президента Владимира Путина. Познер имеет репутацию человека независимого, не принадлежащего ни к каким кланам или партиям. Тем более интересно было узнать, что известный телеведущий думает о Медведеве, Путине, Суркове, "Единой России" и деле Ходорковского.
   
   - О каком времени вы будете вспоминать с большей теплотой: о том, когда на ОРТ "рулил" Бадри, или о том, когда на Первом канале "рулил" ваш полный тезка?

  - На самом деле Бадри не "рулил": он занимался на канале деньгами, а не содержанием. Каналом руководил Березовский, и тогда было вольнее, чем ныне. Хотя Березовский, безусловно, использовал канал в своих политических целях. А с Бадри у меня была просто дружба: он мне дважды очень помог в жизни. Хотя, конечно, он был абсолютным "крестным отцом" - единственным, которого я видел в своей жизни. Человек это был очень определенный: да - да, нет - нет, со своими понятия-ми о чести, порядочности… Я его любил. И очень переживал его уход: когда были похороны в Тбилиси, я полетел туда. В отличие от многих, кому он помог и которые, видимо, струсили. И тот портрет, о котором вы спросили, - он важен для меня. Портрета Путина у меня нет…


   - Почему?

 

   - Я знаком со своим тезкой, дважды имел честь с ним беседовать один на один, подолгу - по часу, и это много, учитывая его занятость. На меня он производит впечатление человека решительного, очень быстрого, очень быстро понимающего, что ты хочешь сказать и как с кем нужно разговаривать. Он может быть чрезвычайно обаятельным, а также чрезвычайно неприятным… Путин сделал одну очень важную для России вещь - он не пошел на третий срок, хотя мог легко это сделать: референдум - и все было бы в полном порядке, и вообще комар носу не подточил бы. То, что он не пошел на третий срок, я считаю, это очень важно для дальнейшего развития России… Когда у меня совсем недавно был в программе Михаил Сергеевич Горбачев, он сказал, что за свои первые четыре года у власти Путин, с его точки зрения, вошел бы в историю с жирным знаком "плюс". Я с этим согласен: Путину досталась страна в таком состоянии, что не дай Бог! Но что произошло дальше? Все большее укрепление так называемой вертикали власти и все большее ограничение всего того, что, по крайней мере на мой взгляд, называется демократией. Выходить из этого состояния тоже будет непросто… Но, в отличие от Бадри, мы с Путиным не друзья. Я полагаю, что он воздает должное тому, что делаю я, а я воздаю должное ему, хотя он прекрасно знает, что я не согласен со многими вещами. Вот и все.

 

   - После долгих споров о том, есть ли свобода слова на федеральных телеканалах или ее нет, ваш вопрос Путину, когда он приезжал на Первый канал поздравлять Константина Эрнста с юбилеем, поставил жирную точку в этой дискуссии. Вы спросили у премьер-министра, можно ли пригласить в эфир, кажется, Бориса Немцова?

 

   - Я не про Немцова спросил. Я спросил, возражает ли он против появления в эфире Первого канала представителей оппозиции. Он сказал, что нет.

 

   - Но сам по себе вопрос весьма показателен - он точно показывает степень свободы…

  - Разумеется.

 

   - Если каждый раз приходится спрашивать, что можно, что нельзя, значит, этой свободы нет? Или она все-таки есть?

  - Да, у хозяина каждый раз нужно спрашивать. Хозяин Первого канала - государство. Но даже если хозяин частный и речь идет о каких-то более-менее острых вещах, тоже надо спрашивать. Когда я работал в Америке, я с этим столкнулся абсолютно недвусмысленным образом. В данном случае хозяин - Путин. Ну и Медведев, разумеется. Поэтому я к ним должен обращаться с такими вопросами. Конечно, это говорит об ограничении. В той же Америке четыре федеральных телеканала, там они называются национальными, и у каждого свой хозяин. Четыре хозяина больше, чем один.

 

   - Или два.

  - Или два. И это совсем другое дело, потому что есть разные точки зрения. Хотя иногда и они совпадают. Скажем, мой близкий друг Фил Донахью, когда накануне иракской войны стал выступать против этой войны, лишился программы. Это было общее мнение всех национальных телеканалов: "Войну трогать нельзя!" Вообще же свобода слова - это всегда коридор: где-то он уже, где-то - шире. У нас он, конечно, уже, и говорить нечего.

 

   - Что, по-вашему, превалирует на телевидении: цензура или самоцензура?

  - Я работал, когда была настоящая цензура: Главлит, штамп и так далее - этого нет. Есть неписаные правила, когда кто-то (не один человек, разумеется) решает, что можно, а что нельзя. Когда есть настоящая цензура, не надо думать, что можно, а что нельзя - ты дал бумагу, и тебе ответили: либо да, либо нет - все ясно. Но когда возникают неписаные правила и нет четкого представления, что именно нельзя, тут-то и возникает самоцензура. Может быть, ее даже больше. Все думают: "Может быть, это и прошло бы, но зачем рисковать?!"

 

   - Но вы все-таки получили "санкцию Путина" на приглашение в эфир оппозиционеров. Как вы думаете, чем закончится эта история: получится с ними поговорить в эфире Первого канала?

  - Вы знаете, мне кажется, что у меня они появятся. Не могу обещать стопроцентно. Есть генеральный директор Первого канала, который покупает программу "Познер", который был на этой встрече с Путиным и с которым мне еще нужно будет на эту тему разговаривать. Но я буду всячески к этому стремиться. И мне кажется, удача мне улыбнется.


   - Вообще, правильно ли было бы, если бы на телевидении, как в Интернете, говорили все, что думают?

  - То, что делают в Интернете, нельзя делать на телевидении. И я вам скажу почему: Интернет не есть инструмент влияния.

 

   - Сейчас или вообще?

  - Вообще! В Интернете каждый отдельно взятый человек высказывает свое мнение: он не какой-нибудь кумир, и он не говорит одновременно с миллионом людей. Ну, высказал и высказал: кто-то прочитал, кто-то не заметил. Телевидение же - совсем другое дело. У телевидения есть определенная ответственность: ты должен думать о том, что ты говоришь. Я всегда привожу слова выдающегося американского юриста, члена Верховного суда в 20-е годы прошлого века (его звали Оливер Уэндэл Холмс-младший), который сказал, что человек не имеет права кричать в битком переполненном кинотеатре: "Пожар!" только потому, что он хочет кричать: "Пожар!". Телевидение - это то же самое. В блоге вы можете кричать что угодно: "Пожар!", "Не пожар!" - не имеет значения. На телевидении нельзя!

 

   - Но сейчас мы наблюдаем весьма тревожную для ТВ, да и не только для ТВ, тенденцию: продвинутая часть общества телевизор не смотрит и уходит в тот самый Интернет, где все время кричат: "Пожар!".

  - Все понятно: коммерческое телевидение (а у нас оно коммерческое), стремясь к максимальной прибыли, работает на массового зрителя, на усредненного потребителя, и поэтому качество этого товара не очень высокое. Для тех, кого мы называем продвинутыми, это неинтересно. Это касается и так называемого развлекательного ТВ, то же самое можно сказать об общественно-политическом телевидении, где зрителю предлагается весьма дозированный продукт, не затрагивающий ничего действительно острого. Продвинутым это неинтересно.

 

   - Но не получим ли мы в результате обратный эффект? Уйдя в Интернет, где кричат: "Пожар!", люди вернутся оттуда куда более радикально настроенными. Пример Египта или Туниса у нас перед глазами…

  - Получится. Я с вами согласен: это очень плохая тенденция. Имеет место довольно циничный расчет: "Пусть эта продвинутая аудитория не смотрит - она же слишком мала и поэтому нас не интересует". Это ошибка. Потому что продвинутая аудитория в конечном итоге очень влиятельна, и именно она формирует настроения в обществе.

 

   - На ваш взгляд, телевидение в последнее время меняется в лучшую сторону? С приходом Медведева, например. Или это никак не связано?

  - Я бы все-таки связал. Последние год-полтора есть некоторая либерализация, но недостаточная, чтобы привлечь обратно тех продвинутых зрителей, которые ушли.

 

   - Известная речь Леонида Парфенова о проблемах ТВ, сказанная в присутствии всех теленачальников, ухнула, как камень в воду: круги прошли, и ничего не изменилось. Почему?

  - А что могло измениться? Речь Парфенова по сути была абсолютно правильная - я под ней подписываюсь. Но кому она была адресована? Там сидели телевизионщики - как журналисты, так и руководители каналов. Не они повинны в том, что положение такое, каким его описал Парфенов. Виноваты совсем другие люди. Если бы ему вручали орден в Кремле и он там бы эту речь произнес, она была бы уместна полностью. Здесь же она вызвала у многих, в том числе у либерально мыслящих людей, довольно странные ощущения: "Что же ты нам-то это говоришь?" Кремль же на эту речь не отреагировал вообще! Никто ничего не сказал! Ни один человек!

 

   - Вы считаете, что теленачальники действительно не виноваты в той ситуации, которая сложилась на ТВ?

  - В своей программе я лишь задаю вопросы. Кудрин и Миронов могли ответить как угодно: могли сказать, что это лучшая в мире партия. И тогда я бы не стал врагом "Единой России". Но я стал врагом из-за того, что они говорили иначе. Если господин Грызлов полагает, что я навязал им эти ответы, он слегка заблуждается (смеется). Что же касается сути вашего вопроса, то я, конечно, не враг "Единой России". Враг - это что-то очень личное. Но я безусловный противник "Единой России", и я невысокого мнения об этой партии. И я согласен с Михаилом Горбачевым, который сравнивает эту партию с КПСС, только в худшем ее варианте.

 

   - Вы приглашали к себе в программу самого Бориса Грызлова?

  - Неоднократно!

 

  - Странная вещь: "Профиль" тоже не раз пытался взять у него интервью, и все безрезультатно. В чем причина его отказов?

  - Знаете, когда украинец резал свинью и она жутко верещала, он приговаривал: "Не любит, ох, не любит!" (Смеется.) Может, он тоже не любит отвечать на вопросы? Он же понимает, что ничего хорошего из этого получиться не может.

 

   - Один из лидеров главной партии страны - абсолютно непубличный человек. Это нонсенс какой-то!

  - Это правда.

 

   - А Владислава Суркова вы звали к себе в эфир?

  - Конечно. Ответ был замечательный: "Я готов к вам прийти, но при одном условии - мы не будем говорить о политике. О литературе, об искусстве, но не о политике".

 

   - В чем причина этого феномена, когда люди, занимающиеся политикой, о политике предпочитают не говорить?

  - Одно дело, когда ты выступаешь, сам говоришь, и все. Другое дело, когда тебе задают вопросы. Иногда неудобные. Значит, нужно отбиваться - не все это умеют.

 

   - Неужели Сурков не отобьется?

  - Я-то полагал, что без проблем. Но он не хочет.

 

   - Как вы оцениваете его роль в российской политике? Ведь он - краеугольный камень системы…

  - Краеугольный камень - этот тот, который если вытащить, то все рухнет…

 

   - Я именно это и имел в виду.

  - Не думаю, что это так. Сурков играет важную роль, но Суслов тоже играл важную роль, однако когда он умер, то что?

 

   - Как что? Все как раз и рухнуло!

 

   - Ну тогда уже все помирали - это была "гонка на лафетах", как ее называли… Сурков - человек неоднозначный и, конечно же, умный. Оценить его по шкале "плохой - хороший" не получится. Но когда наступит время подвести некоторые окончательные итоги его деятельности и положить на весы его плюсы и минусы, у меня ощущение, что минусы перетянут. Но я об этом говорю очень осторожно: у нас слишком легко, чохом оценивают людей. С Сурковым все намного сложнее, и есть много оттенков. Тем не менее думаю, что минусы все-таки перевесят…

 

   - Вам не кажется, что начался раскол элиты по поводу того, кто должен стать будущим президентом?

 

   - На мой взгляд, этот раскол был неизбежен с того момента, как Владимир Путин решил, что он не будет баллотироваться на третий срок и предложит вместо себя другого человека. Многие полагали, что преемником будет Сергей Иванов - человек более консервативный. Но Путин выбрал Медведева, и тогда стали говорить, что Медведев - это марионетка, он будет делать все, что ему скажет Путин. Меня уже тогда удивили эти слова. История нам показывает, что такая должность меняет человека. И мы видим, как менялся Медведев - как он стал по-другому говорить, по-другому ходить, другая жестикуляция, другая мимика. Он говорит вещи, которые Путин никогда бы не произнес.

 

   - Что вы имеете в виду?

 

   - Многое. Ну, помните, когда был суд над Ходорковским, Путин сказал, что у того руки по локоть в крови и что вор должен сидеть в тюрьме. Медведев буквально через два дня сказал, что никто не может так говорить, пока идет суд.


   - И что это значит?

 

   - Мне кажется, сейчас уже очевидно, что Медведев и дальше хочет быть президентом. Он окружил себя совсем другими людьми - это люди более либеральные и более прозападные. И, конечно, это вызывает определенный раскол. Я думаю, деловой мир России, в отличие от силовиков, конечно, поддерживает Медведева. Так что раскол есть. И никакого тандема нет, что бы там ни говорили.

 

   - Это хорошо?

  - Конечно, хорошо. И я очень надеюсь, что Путин примет решение не баллотироваться.

 

   - Вы верите нашим оппозиционерам, которые уверяют, что вице-президент США Джозеф Байден якобы прямо предостерег Владимира Путина от попыток идти на третий срок? Мол, страна устала от него и будет лучше, если он не станет баллотироваться?

 

   - Верю. Байден, который не отличается дипломатичностью, вполне мог такое сказать.

 

   - Как вы оцениваете сам факт таких предостережений?

  - Это не очень умно, потому что такие слова могут вызвать обратную реакцию. Не ваше собачье дело подсказывать нам, как нам жить! Конечно, вы в Америке привыкли все знать и всем указывать. Но нам это не нравится.

 

   - В середине марта вы подписали письмо в Международную правозащитную организацию Amnesty International с предложением признать Ходорковского и Лебедева узниками совести. Многие считают, что только когда Ходорковский выйдет, Медведева можно будет считать настоящим президентом. Вы как считаете?

 

   - Я не знаю, что такое "настоящий президент". Но смотрите: пришел к власти Михаил Сергеевич Горбачев и сделал три конкретных дела колоссальной важности. Первое - вернул Сахарова в Москву. Второе - вывел войска из Афганистана. Третье - открыл границы. Это три конкретные вещи, которые всему миру дали понять: Горбачев - это серьезно. И именно это сыграло колоссальную роль в изменении отношения к СССР: не слова, а конкретные дела. Выход Михаила Ходорковского из тюрьмы раньше срока - это именно такое дело. И если это произойдет во время президентства Медведева, значит, это будет связано с Медведевым. Это будет сигнал. Хотя Медведев-то как раз, возможно, так и не считает.


   - Пока он не производит впечатление человека дела. И хотя Горбачев выступал с многочасовыми речами, именно Медведев выглядит "человеком слова": слов много, а дел не очень.

  - Давайте называть вещи своими именами. Медведев начал как человек, который никто и звать его никак. Надеюсь, меня простят за эти слова. При том, что номинально он был человеком "номер один", на самом деле он "номером один" не был. У Горбачева не было такой ситуации: пока он реально не стал "номером один", он вообще ничего не говорил и не делал. Вообще! Только став "номером один", он начал говорить и делать то, что он говорил и делал. Поэтому я говорю: "Повремените!" Если так случится, что Медведев будет реально "номером один", тогда мы и посмотрим, кто он: человек слова или человек дела.

Источник: http://www.sem40.ru/index.php?newsid=216879

0
249
1