Александр Росляков. ЛАМПОЧКА КЛАССОНА. О человеке, спасшем власть большевиков

На модерации Отложенный

Меня, признаться, удручает консистенция сегодняшних дискуссий на многих политических, и не только, страницах Интернета. «Сам казел», «жидяра», «быдло комуняцкое», – вот далеко не самые сильные доводы из арсенала активистов форумов, в какой-то мере авангарда нашего думающего общества. Но публика с таким культурным багажом достойна злобного пророчества поэтессы начала прошлого века Зинаиды Гиппиус:

Смеются дьяволы и псы над рабьей свалкой.

Смеются пушки, разевая рты…

И скоро в старый хлев ты будешь загнан палкой,

Народ, не уважающий святынь.

Но я нарочно начал от противного, чтобы оттенить нечастую ныне логичность мысли форумчанина Василия, которого позволю себе процитировать:

«Достоевский в "Дневнике писателя" говорит, что ошибки ума излечиваются неотразимой логикой событий. Не то с ошибками сердца. Это зараженный дух, несущий такую слепоту, которая не излечивается никакими фактами. Этой именно слепотою страдало все, что участвовало в белом движении.

Генерал Деникин остался уверенным, что ведет "освободительную войну" и спасает русский народ. От кого спасает? От него самого…

Антибольшевизм был движением реакционным, его участники не желали видеть в революции исторический барьер, за которым начиналась новая эпоха жизни русского народа. И потому в белом стане не было ни идейности, ни любви к родине, ни заботы о будущем…

Чего хотели красные? Победить белых и создать фундамент для строительства своей государственности.

Чего хотели белые? Победить красных. А потом? Ничего, ибо только младенцы могли не понимать, что силы, поддерживавшие здание старой государственности, уничтожены до основания.

Победа для красных была средством, для белых – целью, и притом единственной, а потому можно безошибочно сказать, что было бы, если бы они одержали победу. Появились бы бесчисленные организации, борющиеся между собой за престол, за Советы без большевиков, за Учредительное собрание и еще многое другое. Хозяйничали бы всякие батьки Махно, Семеновы, Петлюры, все это грабило бы население, насиловало женщин, распространяло сыпной тиф и разруху. И страна представляла бы небывалую по ужасу картину смерти нации.

Из воспоминаний царского полковника. (Фон Раупах).

И еще. Чего это "цвет русской нации" после революции занимался по Европам проституцией, мытьем стаканов в ресторанах, а "вонючие нищеброды" у себя дома начали получать образование, лечение, работу и отдых? Довольно быстро перестали "вонять", начали создавать с нуля науку, промышленность, победили фашизм и покорили космос.

"Когда вонючие нищеброды истребили цвет русской нации…"

А откуда взялись "вонючие нищеброды"? Как раз потому что "цвет русской нации" веками гноил и угнетал народ. Не ударив палец о палец, кутил и праздновал, а трудящиеся на него гнули спину, как и сегодня происходит в России.

"В т.ч. и лучших хозяев на земле и в промышленности…"

Тогда почему при "лучших хозяевах" в России каждые 8-10 лет происходили голодоморы с многомиллионными жертвами? Почему имело место полувековое отставание промышленности России? Почему русский ученый Попов, изобретя радио, умер в безвестности? Почему радио в России не получило никакого развития за все 22 года после его изобретения, вплоть до постановления В.И. Ленина в 1918 году? Почему при "лучших хозяевах на земле и в промышленности" средняя продолжительность жизни в России не достигала и 30 лет?..»

И я в порядке просвещения, развивая мысль Василия, хотел бы рассказать об одном из пламенных творцов, обеспечивших красным победу на главном фронте – созидательном. Одновременно это и красноречивая история зачахшего сегодня, но прежде славного подмосковного города Электрогорска.

Возник он в виде поселка Электропередача в 1912 году среди торфяных болот меж нынешним Ногинском и Орехово-Зуево. Основал же его русский инженер-энергетик Роберт Классон – человек, которому судьба судила стать техническим спасителем большевиков.

Родился Роберт Эдуардович в 1868 году в Киеве в семье врача из обрусевших шведов. Окончив Петербургский технологический институт, он на стажировке в Германии проводил первую в мире линию передачи трехфазного тока. В конце 1890-х по его проектам строились электростанции в Москве и Питере, затем на Бакинских нефтепромыслах. Но за отказ душить забастовавших там рабочих он был уволен из директоров акционерного общества «Электросила».

На заре 20 века Классон стал крупнейшим в России специалистом по электростроительству. Но какая-то, значит, несовместимость со всем тем общественным укладом привела его в марксистский кружок Ленина. И первая встреча того с будущей женой Надеждой Крупской состоялась как раз на квартире Классона. Она пришла туда с подружкой Аполлинарией Якубовой, за которой сперва и ударил Владимир Ильич, да неудачно.

Но суть не в этом, а в том, что Классон, вышедший среди своей технической элиты во что-то вроде нашего Чубайса, удивительно соединил в себе две ипостаси. Одна – блестящий, высокооплачиваемый менеджер, способный плюнуть на любых акционеров: его светлую голову тут же перекупят и в России, и за рубежом. А другая – вкладчик своих средств в акции по свержению того строя, который гарантировал ему весь личный блеск, но препятствовал его кипучим инженерным замыслам.

И все это сфокусировалось как раз в закладке будущего Электрогорска. Классон зажегся сказочной для его времени идеей: получать электричество из подмосковного торфа, чтобы не возить дорогое сырье с Бакинских буровых. Он спроектировал крупнейшую тогда электростанцию с самой дешевой в мире электроэнергией, в ее акционеры вошли знаменитые потом большевики Кржижановский и Красин. Но ни царское правительство, ни бушевавший в кабаках «цвет русской нации» на эту гениальную, как показало будущее, задумку не дали ни копейки. И воплощена она была на зарубежные кредиты.

Запустить эту махину оказалось не так просто. Кто топил печку торфяными брикетами, знает, какой чад идет от них и как мало они греют; куча проблем возникла с промышленной добычей и переработкой торфа. Но Классон мастерски решил их в несколько лет – и в 18-м году его детище, не признанное царской властью, спасло власть большевиков от энергетического коллапса.

Когда гражданская война оставила без нефти и угля красную Москву, державшуюся из последних сил, бесперебойный ток давала ей именно ГРЭС Классона.

То есть большевики выстояли потому, что привлекли к своей идее таких героев труда как Классон, которые в кратчайший срок выстроили им могучую промышленность. И главная заслуга Ленина и Сталина – что на пепелище гражданской войны с ее дикой жестокостью они из таких людских кирпичиков смогли сложить дееспособную державу.

Классон после революции вел личную переписку с Лениным, порой очень резкую, и есть свидетельства, что разозленный им вождь даже порывался применить к нему «оргмеры». Но в результате все-таки признал его изобретение «великим» и ввел неутомимого изобретателя в комиссию по сверстке плана ГОЭЛРО.

Этому делу Классон отдал последние годы своей жизни и умер прямо на скаку – на заседании ВСНХ 11 февраля 1926 года после горячего доклада о преодолении топливного кризиса. Рукотворным памятником ему стала внушительная электрогорская ГРЭС его имени, питавшая до самого конца советской власти подмосковную металлургию. А возникший вместе с ней поселок бурно рос и процветал, в 1946 году получил статус города. В нем построили крупную мебельную фабрику, фармацевтический завод-гигант «Антиген» «двойного назначения», открыли несколько научных центров. В городском парке играли духовые оркестры, работали аттракционы, парашютная вышка и лодочная станция; в незамерзающих прудах при ГРЭС разводили рыбу.

Но стоило наследникам белогвардейцев взять реванш в стране, все это стремительно пришло в упадок – и, видимо, уже реанимации не подлежит. Сверхсовременный «Антиген» разграбили до основанья, а затем его купил Брынцалов – разливать там водку и коньяк и фасовать из зарубежного сырья лекарства. Но и все это, занимавшее малую часть огромных цехов, сдохло пару лет назад, так как у нас сегодня курс на производства только с иностранным капиталом. Потому же сдала и мебельная фабрика, а ГРЭС, переведенная в 1985 году на газ, лишилась потребителей промышленного тока, что тоже приказали долго жить.

Таким образом то, что зародили красные с Классоном, похоронили белые с Чубайсом ­– как в 17-м году похоронил нашу страну царизм. Но тогда у нее нашлась альтернатива в виде этих красных трудоголиков, которых уже не сыщешь днем с огнем. И власть, и оппозиция, как видно все ясней, сейчас дерутся исключительно за саму власть, служащую их главной, подавляющей все остальное целью. Но оппозиционерам типа Немцова, заставившего при его нижегородском губернаторстве пахать картоху даже не конем, а бабами, я все же предпочел бы Путина, пытающегося хоть как-то что-то удержать. И если его вышибет вся эта глубоко нетрудовая, фестивальная немцовщина, она, конечно, выкосит уже все подчистую.

Неуспех же Путина, я думаю, во многом связан с доставшейся ему стихией, к которой он, предав большевиков, не смог найти тот золотой ключик, ту теоретическую базу, чтобы настроить ее на созидание. Но главный его грех – в доистреблении самих этих кирпичиков, из которых все можно вновь построить даже на руинах, как это у нас было после гражданской и Отечественной войн. За годы его власти их так приучили за паскудные доходы с головного воровства и нефтяной откачки кланяться и врать, что не узнает и родная мать! И трудовой способности у них, в отличие от наводнивших нас трудовых мигрантов – уже никакой.

При этом нынешний «цвет нации» шумит не за возврат в почет труда, которым живут все порядочные страны, а за развитие свободы – в том числе от ратной и налоговой повинностей. Возможно, что в такой свободе, за которую батька Махно поливал свинцом из своих тачанок города и веси, и есть какой-то идеал. Но там, где он уже достигнут, и я тут возвращаюсь к тем же Интернет-дебатам, вид его довольно непригляден. Свобода без труда и от труда – на мой взгляд самая пустая и дурная вещь. Благо свободного общения и доступа к любой информации в Интернете вылилось для бездельников в дурное слово из трех букв, и их перепалки напоминают мне еще детский стишок:

А у нас сосед соседа

На кухне бил велосипедом.

Велосипедом – ерунда!

Вот мотоциклом – это да!

Хотя причину этого понять нетрудно. Отсутствие какого-то действия, вытекавшего б из слов и мыслей, умных и порой даже блистательных статей, ведет к вырождению самой этой идеи: «Шумим, брат, шумим!» Вспышка свободы слова в Интернете, яркая и пленительная поначалу, не стала делом – обломив порог каких-то заложенных в нас ожиданий. От Грозного до Сталина у нас секли за слово головы, зато за ним всегда и следовало что-то. Но это следствие приказало тоже долго жить, о чем чуть раньше прекрасно спел русско-еврейский, советско-антисоветский поэт Наум Коржавин:

Можем рифмы нанизывать

Посмелей и попроще,

Но никто нас не вызовет

На Сенатскую площадь.

 

Мы не будем увенчаны,

И в кибитках, снегами,

Настоящие женщины

Не поедут за нами!

И к слову же опять о Сталине: он своей деспотической, но словно наделенной чем-то демоническим рукой делал из евреев ученых и поэтов, славных в мире по сей день. А «наша раша» из ученых и поэтов сделала евреев. И Интернет в итоге стал глобальной кухней образца еще советского зажима, на которой можно болтать все что угодно – не выходя при этом «на Сенатскую площадь». Засасывающим праздных юзеров болотом лягушачьих свар и склок.

И из этого болота, где бесплодно булькает: «Всех жидов повесить! Утопить всех коммуняк!» – выход возможен лишь через тот же труд и лампочку Классона. Он, большой, кстати, франт и сердцеед, не гнушался рыться своими холеными руками в торфяниках, выжимая из их вонючей жижи революционное сырье. И без того же погружения в необходимый труд, который всяк на своем месте, от премьера до писателя заборных слов, прекрасно понимает, нам дальше попросту не выжить. Нацию праздных болтунов и прожигателей жизни сама жизнь не будет чересчур долго терпеть.

roslyakov.ru