Особое мнение с Виктором Шендеровичем

В. Шендерович― Добрый вечер.

О. Журавлева― Радиослушатели поздравляли вас с прошедшим днем рождения.

В. Шендерович― Спасибо.

О. Журавлева― Спрашивали, как вы провели отпуск. Но мы это все оставим. И хотелось бы начать вот с чего. Очень грустно, когда уходят большие артисты, хотя понятно, что прожита большая и очень интересная и очень важная для всех нас жизнь. И понятно, что Виктор Шендерович не был близким другом Льва Дурова. Но как человек, к театру причастный, наверняка может рассказать что-то, чего еще не хватает в нашей картине.

В. Шендерович― Оль, я думаю, что количество людей, которые расскажут байку про Л. К. Дурова, довольно велико. Потому что он был замечательный артист, он был очень веселый человек. У Ежи Лец кажется сказано: не всякому жизнь к лицу. Вот ему была жизнь к лицу. Он молодой человек, у него душа совершенно как-то коростой совершенно не поросла. Он был очень веселый человек. Ему нравилось разыгрывать, жить. Ему нравилось быть в центре этой жизни. А баек много. Одну из них на «Эхе» на блоге вывесили. Есть замечательная байка, которая его характеризует не только как веселого человека, но как человека, вполне отчаянного. Он должен был ехать в Германию, чтобы его там убил артист Тихонов на берегу пруда. И должен был пройти выездную комиссию, как полагалось. И несколько волновался перед этим, потому что политинформация не была его сильным местом. В его картине мира. Но его успокоили, что все будет, никто валить вас не будет. Он пришел на выездную комиссию в компартии или райком, куда там ходили, я уже забыл. И его спросили, самый милосердный вопрос: как выглядит флаг СССР. Ну просто чтобы человек сказал и уже отпустить его с богом сниматься в кино. Он страшно обрадовался, ждал какой-то подлянки, видимо, от них и сказал, что флаг СССР это черное полотнище, на котором изображен череп и скрещенные кости. И называется «Веселый Роджер». И убивал его потом артист Тихонов на берегу подмосковного пруда. Потому что его не пустили. А он пошутил. Он рассчитывал, ну господи, боже мой.

В. ШЕНДЕРОВИЧ: У вас? – спросил я. И латышка ответила: у вас. Так состоялось отделение Латвии от Советского Союза

О. Журавлева― Кто же не знает, как выглядит флаг.

В. Шендерович― Он относился к этим людям, что его характеризует хорошо, он относился к ним как к людям. Он с ними пошутил как с людьми. Как он бы пошутил с тобой, со мной. С любым человеком. Нормально, весело. Про него много баек, он человек был замечательный, веселый. Но не будем все-таки просто о том, что веселый человек. Он замечательный был артист, сыгравший много хороших ролей, а несколько просто исключительно хороших и я вспоминаю даже не провокатора Клауса, которого знает наизусть вся страна, а Рафинада из «Всей королевской рати» козаковского фильма старого. Я вспоминаю несколько ранних его ролей. Замечательный артист. Светлая память. Замечательная память об этом человеке.

О. Журавлева― Спасибо за эти слова. Есть еще одна тема, которая скорее литературная, чем информационная. Что Виктору Шендеровичу приятнее всего вспомнить про август 1991?

В. Шендерович― Тоже есть байка. Есть личная байка такая вполне печальная и нравоучительная. Веселая впрочем. Тогда она звучала как веселая. Веселая и осталась. Давайте я расскажу о своем 19 августа. Потому что чего же говорить о том, что все знают и видели. А вот у меня было персональное 19 августа. Оно меня застало в поселке Пабажи. Под Ригой. На отдыхе. И было ранее утро воскресенья. И освободился номер с видами на дюны, на сосны. И я перетаскивал из маленького номера в хороший номер вещи. Все еще спали. Ранее утро. Потом спустился доплатить за улучшение жилищных условий и старая, пожилая кастелянша латышка заполняла мне квитанцию. Потом я узнал что она была высланная, что она вернулась. Она заполняла мне квитанцию, пожилая латышка. И написана, дошла до даты. Сказала: 19 августа, какой плохой день. Я спросил: почему? Горы, солнце, воздух, дюны. Чего плохого. Она подняла на меня глаза печально, спросила: вы радио не слушаете? Я сказал: нет. И она сказала: у нас переворот. И я спросил: у вас? Ну я подумал, Горбунов, кто там у них был, кто-то кого-то сместил. В Латвийской ССР. У вас? – спросил я. И эта латышка ответила: у вас. И так состоялось отделение Латвии, Прибалтики от Советского Союза. Вот в этом диалоге. У нас? – У вас? – У вас. И вот в этот момент отделение состоялось. А если говорить об итогах. Тоска не была бы такой сильной, если бы не погибли эти трое ребят. И если бы я не понимал сейчас, не думал бы о том, что они погибли зря.

О. Журавлева― А вы так думаете.

В. Шендерович― Что мы профукали эту свободу. Мы ее отдали своими руками. Свободу, за которую они отдали свои жизни молодые. Эти трое ребят. И имена которых не знают сегодня люди на улицах. Я думаю, что каждый может быть, интересно социология какая-нибудь есть, вот кто эти три фамилии без запинки назовет. Вот кто назовет. Усов, Комарь, Кричевский. Кто назовет эти три фамилии без запинки. Я думаю каждый 10-й, 20-й.

О. Журавлева― Ну, может быть, и тогда была некая иллюзия, что все единым духом дышат. Верхний как бы слой.

В. ШЕНДЕРОВИЧ: Она продолжает гнить и рушиться эта империя. Мы с вами присутствуем при очередном витке этого обрушения

В. Шендерович― Нет, кто-то недавно написал, что если бы эти перепуганные алкоголики не приняли бы нас, условных нас, меня не было физически, но вот тех людей, которые вышли, этих несколько тысяч человек, если бы они их не приняли за российский народ с перепугу, если бы не струсили, то конечно могли бы разметать это все артиллерией. Устроить Тяньаньмэнь. И еще какое-то время это все бы гнило. Это все равно бы рухнуло, разумеется. Империя бы все равно продолжала рушиться, как она до сих пор продолжает рушиться. Мы с вами просто в таком затяжном пролонгированном акте находимся. Она продолжает рушиться. Гнить и рушиться эта империя. И вот сейчас мы с вами не наблюдаем, а присутствуем при этом очередном витке этого обрушения. Вот он сейчас в эти месяцы в этот год происходит. Очередной виток.

О. Журавлева― А как вы видите этот процесс. Вот Шурик Соломонович из Москвы пишет: а как вы полагаете, грядет ли еще один ГКЧП? Я например, читала такие мнения, что он уже собственно с нами.

В. Шендерович― Этот ГКЧП давно с нами. Следующий, колесико крутится. Нас классики учили. Про диалектику. Оно продолжает, никакой двойной тактовой черты нет. Что-то будет еще, как пелось в Али-Бабе у Смехова. Что-то будет. И как будет и что именно, поразительным образом сегодня интересы всего прогрессивного человечества, российского народа и российской политической элиты в кавычках путинской совершенно совпадают. Потому что существует Владимир Владимирович Путин в виде дохлой политической лошади, которая лежит на дороге. Пока оно лежит на дороге и гниет, обойти нельзя. Ее надо убрать эту дохлую лошадь. Это совершенно очевидно. Потому что он уже не изменится. Ему деваться некуда. Он отрезал сам себе все пути.

О. Журавлева― Довольно бодрая дохлая лошадь. Совершает разные деяния.

В. Шендерович― Нет, это просто от нее много запаха.

О. Журавлева― Хорошо. Приму этот поэтический образ.

В. Шендерович― Это поэтический образ в чистом виде. Но кровь-то не поэтическая. Кровь реальная и обрушение происходит реальное. Он со своего пути не свернет, ему некуда. Он в этом тупике. Он сам себя загнал. Дальше даже его политическая элита понимает, что с этим надо что-то делать.

О. Журавлева― У нас в гостях Виктор Шендерович. Просто Виктор Шендерович. Я все пытаюсь как-то представить, но вы и так все поняли.

В. Шендерович― Представьте меня высоким блондином.

О. Журавлева― Стараемся. Кстати говоря, немножко в воспоминания об августе 1991, вдруг появилась государственная концепция по увековечиванию жертв репрессий и такая вроде бы здравая…

В. Шендерович― Замечательно.

В. ШЕНДЕРОВИЧ: Элита с удовольствием бы проснулась завтра без Путина. Со всем, что они напилили за прошедшие годы

О. Журавлева― Не скажу, что своевременная, она таковой была может быть и 15 лет назад. Но а с чего бы вдруг. Есть объяснение у Виктора Шендеровича?

В. Шендерович― Нет, никаких.

О. Журавлева― Почему вдруг Медведев это представил.

В. Шендерович― Кроме дежурной…

О. Журавлева― То есть если бы Медведев, будучи президентом ее представил, это было бы абсолютно в логике событий.

В. Шендерович― Да, тут может быть ответ от того самого многожильного провода. Я все время цитирую Юрия Трифонова о том, что история многожильный провод. И параллельно происходят процессы и оно не всегда все одного цвета и в одну сторону. Можно какие-то конспирологические версии номенклатурные. Не хочется. Слава богу, что-то происходит в правильном направлении. Это все, но только в истории срабатывает суммарный вектор. В политике точнее. В истории-то нет. В конечном счете, в истории тоже. Наверное. Вот суммарный вектор называется сегодня Путин. Поздний Путин. Война, изоляция России, обрушение, очевидное обрушение статуса России. И возвращаясь к теме того, что будет. Совершенно понятно, что элита с удовольствием бы проснулась завтра без Путина. Со всем, что они напилили за прошедшие годы.

О. Журавлева― Но без Путина.

В. Шендерович― Без санкций, без Путина. Договориться с Западом, никому на фиг не сдался…

О. Журавлева― Представим себе, а вот Крым.

В. Шендерович― Нет, вот договориться. Из Донбасса уходим, кстати, Пионтковский об этом писал недавно. Крым оставляем. Потом, откладывая в дальний ящик, санкции снимаем помаленечку. Обострение снимаем. Понимая, что на Западе тоже никому неохота идти в лоб на таран и деньги, и военная угроза и так далее. И ИГИЛа хватает с Северной Кореей для головной боли. Как бы играя на этих чувствах. Спустить на тормозах. Но при Путине и при этой политике при Донбассе и при этом всем спустить на тормозах не удастся. Потому что Путин не просто не тормозит, — он добавляет газ в этот тупик. В эту стену. Ему-то терять нечего, понятно. Ему теперь только жать на гашетку. Он уже живым не выйдет от власти. И он это знает. Поэтому с ним все понятно. А вот с элитой вокруг. Каким образом, что там будет происходить и как, обойдется ли без табакерки и Михайловского замка, в общем, что-то будет.

О. Журавлева― А вот есть ощущение, что есть люди с амбициями в этой элите. Меня давно уже пугает тот момент, что даже вполне молодому, бодрому выходцу из каких-нибудь молодых гвардий или кого-то еще, который занимает уже достаточно серьезный чиновничий пост, ему даже подумать страшно, чтобы претендовать на большее.

В. Шендерович― Оля, амбиции могут быть у политика, у Черчилля могут быть амбиции, у Де Голля.

О. Журавлева― Но прежде чем он стал Де Голлем…

В. Шендерович― Нет, он не воровал перед тем, как он стал Де Голлем. Он не воровал.

О. Журавлева― Он воевал.

В. Шендерович― Он воевал. Это немножко разные глаголы. Воевать, освобождать свою родину и воровать, пилить свою родину. Это разные дела. Если бы он пилил, он бы занят был только одним – чтобы его не посадили. Чем они все и заняты. Их задача сейчас, нет там никакой идеологии. Об этом замечательно говорила Екатерина Шульман, по-моему. Нет у них никакой идеологии. Им надо что-то делать, они все в списке Форбс или на подходе.

О. Журавлева― То есть деньги побеждают стремление к власти.

В. Шендерович― Зачем им власть.

О. Журавлева― Не знаю, некоторым нравится.

В. Шендерович― Тут я тебе расскажу. То есть то, что сама прекрасно понимаешь. Зачем Аврааму Линкольну власть можно сказать, зачем Черчиллю, зачем Де Голлю. Это были политики, у которых были амбиции, у них было какое-то представление о том, как должна развиваться их страна, как должна выглядеть их родина. Это называется политик, профессия и там есть амбиции у политика. А если ты вор, то у тебя может быть только одна задача – как бы сделать так, чтобы не быть наказанным, а желательно еще остаться с тем, что наворовал. Вот и все. Если это называть амбициями, да, амбиция чтобы своровать больше, чем тот, кто по соседству есть. Но до тех пор, пока не начнут отлавливать. Тут меняются приоритеты. Их задача сейчас выскочить. Свинтить. И счастлив тот, кто успел это сделать. Я недавно встретился с одним таким человеком случайно. С одним человеком, который успел свинтить. Не называю ни его высокой должности, ничего. Никаких примет. Он счастлив. Он успел свинтить. И рассказывает, как ему завидуют все те, которые остались там, как все сейчас хотят свинтить, но уже не отпускают никого. Уже все. Шалишь. Они прикованы к этим галерам. А он счастлив. Он свинтил и живет своей частной бизнес-жизнью.

О. Журавлева― А как вы думаете, бывший уже глава РЖД тоже ему завидует?

В. Шендерович― А он в процессе свинчивания. Вы не заметили?

О. Журавлева― Ну как же. Совет Федерации…

В. ШЕНДЕРОВИЧ: Путин добавляет газ в этот тупик. Ему-то терять нечего. Он уже живым не выйдет от власти

В. Шендерович― Это и называется – свинтить. Совет Федерации это неприкосновенность, не так ли. Правда, Пиночет тоже был сенатором, это до поры до времени. Тем не менее. Я вспоминал фразу Салтыкова-Щедрина о том, что железные дороги служат для передвижения, а у нас сверх того еще для воровства. Видимо, там все допилено или, может быть, каким-то образом кто-то решил успеть попилить еще, пока все не рухнуло. Это подробности. Но я не думаю, мне кажется, что я бы на его месте, на его месте так поступил бы каждый.

О. Журавлева― То есть ушел из РЖД куда угодно.

В. Шендерович― Причем тут РЖД. Что он будет в той электричке ездить. Он уже…

О. Журавлева― Просто это гигантская корпорация. Это огромные деньги.

В. Шендерович― Он уже все, что мог, давайте глагол найдем какой-нибудь — взял.

О. Журавлева― Все. То есть кончилось.

В. Шендерович― Что мог, он взял. Вполне достаточно. Сейчас приоритеты другие. Сейчас надо, когда все это начнет гореть под ногами, у оккупантов земля, надо, чтобы в этот момент можно было спросить: а собственно о чем вы говорите, кто я. Да мы тут сбоку. Они очень многие уже, кстати, обратите внимание с предыдущих, мы многих фамилий уже сейчас не вспомним. Кто был в пятом году, в четвертом. Чего-то успели хапнуть и переваривают. А вы говорите амбиции.

О. Журавлева― А в результате чего у них должна гореть земля под ногами?

В. Шендерович― Ну это фантазирую.

О. Журавлева― Интересно, а как вы себе это представляете.

В. Шендерович― Бывает так, что всякие громкие слова типа «возмездия», которые не люблю, потому что возмездия не хотелось бы, хотелось бы справедливости. Но справедливость по закону у нас вряд ли получится. Я с трудом себе представляю судебное правовое разрешение этого конфликта. Они сами сделали так, что никакого суда нет. Они сами сделали так, что разрешение этого конфликта будет видимо, малоправовым. Ну в какой-то момент гиря до полу дойдет и дальше начнется либо русский бунт кровавый беспощадный, либо просто какой-то распад. Что-то такое будет. Кто-то вспоминал недавно замечательно, с чего началось у Чаушеску. Не знаете, с чего начались его неприятности? Его последняя неделя жизни с чего началась. Он собрал митинг в свою поддержку. В Бухаресте. Они приехали, раньше их свозили так из сел и они получали свою пайку и назад. А тут чего-то остались и пошли на альтернативную площадь. Этим отличаются режимы демократические от авторитарных. В демократических есть политика и есть социология реальная. А в авторитарных… У нас есть две минуты, я расскажу, почему белый медведь самый опасный хищник. Знаете да. У него нет никаких примет агрессии.

О. Журавлева― Он не краснеет.

В. ШЕНДЕРОВИЧ: Дело в том, что гниет государство. Это такой коллективный Путин. Это запах гниения

В. Шендерович― Он не метет хвостом, кисточкой хвоста, как кошки. У него не встает дыбом шерсть. Как у бурого собрата. Он сидит на тумбочке, поднимает лапку и ест рыбку. В следующую секунду он перегрызает тебе горло. Момента, когда это происходит, ты не успеваешь понять. У тебя нет трех секунд. У дрессировщика, чтобы принять меры, скрыться. Так вот мы имеем дело…

О. Журавлева― С нашим любимым белым медведем.

В. Шендерович― Да. С белым медведем.

О. Журавлева― Интересные истории из области зоологии и даже зоопсихологии рассказывает нам инженер человеческих душ Виктор Шендерович, который объяснил, что с белым медведем шутки плохи. И все-таки про систему. О, кстати, схема: украл, попался, вернул, извинился, свободен. Как вам такая схема, — пишет Игорь.

В. Шендерович― Симпатичная схема.

О. Журавлева― Удобно. Но в этой схеме, которая вокруг Евгении Васильевой развивается, много непонятного. Какая-то непоследовательность в этом есть.

В. Шендерович― Оль, мне кажется, что не надо приближать микроскоп к этой истории. Эта история через запятую с историей условная Сенцова, Савченко. Это все, что вы хотели знать про российский закон. Ну вот история Васильевой, кейс Васильевой, вот кейс Сенцова. Вот классово близкие, вот классово неблизкие. Вот степень вины, вот наказание.

О. Журавлева― Я не могу объяснить, как можно сажать классово близких и тем более объявлять им реальный срок. Как в случае с Васильевой.

В. Шендерович― Нет, мы проходили эту булочку. Это полгода назад все выясняли. Там совсем после всего этого…

О. Журавлева― Не о чем было говорить на самом деле.

В. Шендерович― Надо было каким-то образом обозначить суровость закона. Обозначили суровость закона. Мы видим меру этой суровости. По сравнению с «болотниками», который вышел специально, вот сейчас мы послушали в новостях зонтом избивать омоновцев, да. Под арестом домашним и так далее. Это все, что вы хотели знать про закон. Дело в том, что гниет государство. И это просто этот запах, о котором мы говорили. Это такой коллективный Путин. Это запах гниения. Государства либо нет, либо оно преступно. Вот я уже писал об этом, поставьте галочку в одной из двух клеточек. В истории с Энтео и Манежем. Всего две версии. Никакой третьей. Двоичная система. Энтео на свободе после того, как он в Манеже громил скульптуры великого скульптора…

В. ШЕНДЕРОВИЧ: Государство само по себе не работает. Оно работает только по политической отмашке

О. Журавлева― А мне, кстати, интересно, а кто обратился, Манеж должен был обратиться в силовые структуры.

В. Шендерович― Опять, не приближай слишком сильно микроскоп. Энтео, государство это должно было сделать, даже если никто не обращался. Просто пришел человек в Манеж и начал крушить. Если этот человек на свободе и не привлечен, я не говорю сейчас «двушечка», «пятерочка», это совершенно неважно. В принципе если он не привлечен к ответственности немедленно, это означает одно из двух: либо мы живем в преступном государстве, которое разделяет идеологию эту преступную, либо мы живем в такой холодноватой Саудовской Аравии, ОАЭ, Саудовской Аравии скорее, где за вероотступничество полагается наказание и где можно громить, такой ИГИЛ. Либо и это моя версия, мы живем просто в стране, где уже нет государства. Оно сгнило. Им просто нет никакого дела ни до чего, что не касается пиления или ухода от ответственности.

О. Журавлева― Почему не ушел от ответственности человек, распыливший газ на концерте Макаревича?

В. Шендерович― Они давят все сейчас. Об этом Белковский говорил справедливо. Любое прямое действие.

О. Журавлева― Энтео — куда прямее-то.

В. Шендерович― Нет, Энтео это извините, мы живем в почти клерикальном государстве.

О. Журавлева― Мне кажется, Виктор Анатольевич дорогой, вы пытаетесь выстроить систему там, где ее нет. Может быть, это действительно просто бессистемные какие-то тычки в пространстве.

В. Шендерович― Вот я и говорю, либо ты назвала, ты заполнила одну из клеточек, которую предлагал. Либо преступное государство с преступной идеологией. Уже клерикальной. Это уже не светское государство, где такое можно. Либо это повторяю, это моя версия — просто государство сгнило. Не работает закон. Они ждут сигнала. Вот им Путин позвонит, скажет: Энтео посадить на 20 лет. Они посадят его на 20 лет. Путин позвонит, скажет: наградить Энтео орденом Дружбы Народов. Наградят. Они ждут команды. Сам по себе закон не работает. Система не работает.

О. Журавлева― То есть на три года строгача была команда. Вот в случае с концертом Макаревича.

В. Шендерович― Конечно.

О. Журавлева― Вот кто-то любит Макаревича. Слушает на кухне.

В. Шендерович― Или решил продемонстрировать, где-нибудь на Старой площади решили продемонстрировать равноудаленность и так далее. Не знаю. Но в любом случае оно само ты же видишь, оно само не работает. Оно должно работать само. Это не про Путина, не про парламент, не про Совет Федерации. Это история простая. Милицейская. Человек это сделал, смотрим в закон. Подпадает под статью. Дальше вперед. Не работает закон. И не работает никак. Гниет государство. С тяжелейшим запахом. Это политическое гниение совершенно очевидно. Все эти разные случаи совершенно разные, от Сенцова и Савченко до Васильевой, Энтео, их всех объединяет то, что государство гниет. Оно само по себе не работает. Оно работает только по политической отмашке. Одного не сильно здорового человека, которому уже нечего делать, кроме как летать со стерхами, погружаться на батискафе.

О. Журавлева― Насчет батискафа тут народ интересовался. Вопрос понравился: что ищет на дне все время. На дно его чаще тянет.

В. Шендерович― Даже шутить про это не хочется.

О. Журавлева― А я не прошу шутить. Я хочу придумать какое-то объяснение.

В. Шендерович― Оля, ему нечего больше делать. Экономику он угробил, статус России он угробил. Личную биографию ограничил Лукашенко. Он наружу не выйдет без власти. Точка. Ему только остается летать со стерхами, погружаться, и на радость оруэлловским пролам мелькать в телевизоре. Эта телекартинка какое-то время поддержит его на поверхности.

О. Журавлева― Я пытаюсь себе представить зрителя, которому это симпатично. Которому все еще нравится наблюдать батискаф.

В. Шендерович― Очень многим нравится. Не хитрый такой народ, которому это нравится. Но ему это нравится, пока у него что-то есть в холодильнике.

О. Журавлева― Так мы же его сейчас закатаем. Не будет.

В. Шендерович― До определенного… Вот смотри. Народ счастлив счастьем крепостных помещика Кирилла Петровича кажется Троекурова. Вот они кайфовали оттого, что их помещик может принести ужасное несчастье всем вокруг. Они кайфовали от этого, это им придавало самоощущение правильного. Они гордились тем, что их барин может вломить всем вокруг. Это крепостная такая радость.

О. Журавлева― Потому что он им вламывал тоже.

В. Шендерович― Но он вламывал и по соседству. И они страшно гордились тем, что он крутой. Они такого слова не знали. Они гордились тем, что он крутой. Но это все хорошо до поры до времени. Пока еда есть. Пока гиря до полу не доходит. Я говорю, какое-то время и Чаушеску нравился. И все они нравились. И рейтинг был всегда 90% не ниже у них у всех за день до расстрела. Да день уже меньше. А за неделю – 90. И это все именно так происходит. Крепостные Кирилла Петровича Троекурова их потомки. Через какое-то время те из них, кто дожили до 18-го года…

О. Журавлева― Топят печи роялем. Понимаю.

В. Шендерович― Дальше начинается, куда девается народ богоносец, народ, влюбленный в своего государя. Куда это за год девается. Каким образом. Тут не надо быть большим социологом, чтобы понимать, что однажды это все, то есть либо оно развивается и для этого есть такая штучка как разделение властей и такие скучные вещи: выборы, свободная пресса, независимый суд, честные выборы без Чурова и так далее. Оно развивается куда-то, это все плохо тоже, с претензиями, но оно куда-то движется. Либо оно стоит, стоит, а потом падает. Но падает уж так, как упало тогда у нас. Ничего третьего нет. Либо эволюция, либо революция. Каким-то образом перемены должны произойти.

В. ШЕНДЕРОВИЧ: Помимо Энтео с одной стороны с Гундяевым или Удальцова с другой. Может, найти цивилизованную серединку

О. Журавлева― А хочется этих перемен или их страшно. Лично Виктору Шендеровичу.

В. Шендерович― Лично Виктору Шендеровичу для того, чтобы не было гуляй-поле, пугачевщины, революции, для того чтобы не было Энтео с одной стороны или Удальцова с другой, Шендеровичу желательны свободные выборы, независимая пресса и суд свободный.

О. Журавлева― Да он зануда ваш Шендерович.

В. Шендерович― Он большой зануда. Потому что он не полагает, что он что-то придумывает новое. Потому что таблица умножения придумана и человек, который придумывает другую таблицу умножения он шарлатан. Или идиот. Ничего третьего. Эта машинка придумана и давно хорошо работает. Это проверено. Если мы не желаем пользоваться этой машинкой, если мы настаиваем на том, что как в том еврейском анекдоте, кругом суббота, а здесь четверг и что на Россию не распространяются законы исторического развития, и что все будут развиваться так, как они развиваются. А мы почему-то каким-то своим особым путем. Но этот особый путь это Венесуэла. Это Румыния, это Узбекистан. Это все то же самое. Вот тот же самый особый путь. Просто один в один. Те же очереди.

О. Журавлева― А почему нельзя довести уже все полностью до полной капсулированности. Вообще закрыть какую бы то ни было прессу, извините, в том числе и…

В. Шендерович― Можно.

О. Журавлева― Где мы с вами процветаем.

В. Шендерович― К этому потихонечку может придти. Но в чем парадокс ситуации. Они-то сами, в чем их отличие от Суслова и Андропова. Суслов и Андропов могли иметь мысль закапсулироваться. У них оффшоров не было, у них дети не учились там, у них там недвижимости не было и так далее. Эти все нарыли себе запасных аэродромов. Никто же в Крыму ничего не купил из них, насколько я помню.

О. Журавлева― Да еще построят.

В. Шендерович― Ты слышала, чтобы кто-нибудь из них свои…

О. Журавлева― Я, честно говоря, не продаю ничего в Крыму.

В. Шендерович― Ну кто-нибудь из  списка Форбс что-нибудь купил в Крыму? Или на Майами. Про Майами мы знаем. Про Лазурку знаем. А про Крым чего-то нет. Не будем, я все время цитирую: нехорошо подозревать, когда вполне уверен. Никакой идеологии у них нет. Они пытаются выскочить сейчас. Это их задача. Наша задача, хорошо не будет, желательно чтобы не было катастрофически плохо. Будет плохо и в ближайшие годы будет обеднение, обнищание. И гиря начнет скрести уже по полу. Дальше вопрос: к этому времени останутся хоть какие-то механизмы обратной связи. Хоть какие-то общественные, люди какие-то. Всех они выдавят в уголовку и в маргиналы.

О. Журавлева― Так этих людей порвут просто.

В. Шендерович― Секундочку. Если довести до взрыва, то там уже не понадобится Гуриев.

О. Журавлева― Абсолютно очевидно.

В. Шендерович― Правильно. Может быть, попросить Гуриева до взрыва, тогда есть такая мысль, может быть не дожидаться взрыва. А позвать какое-то количество людей, которые что-то знают, могут предложить что-то помимо пугачевщины. Помимо бунта кровавого бессмысленного. Помимо Энтео с одной стороны с Гундяевым или Удальцова с другой стороны. Может быть, найти какую-то цивилизованную серединку. Не хотим? Не можем. Те, кто это понимают, понимают не хуже нас, а лучше нас с тобой, потому что они больше в бизнесе и больше в политике. Но дальше дохлая лошадь. Все утыкается в дохлую лошадь. И выясняется, что ты должен играть по их правилам. А их правила вот они такие.

О. Журавлева― Чудовищные картины рисует Виктор Шендерович. Сейчас его попробует уесть слушатель Сандро: Виктор Анатольевич, что с Петрушкой, деньги собрали, а воз и ныне там. Был проект…

В. Шендерович― Воз не там, Сандро.

О. Журавлева― Краудфандинговый проект.

В. Шендерович― Да, я рад сообщить, это не подсадка, я не просил Олю задавать этот вопрос, рад сообщить, новость есть. Закончен съемочный период у Петрушки. И сейчас идет, русского аналога нет, пост-продакшн идет.

О. Журавлева― Сначала краудфандинг, а потом пост-продакшн.

В. Шендерович― Вот такие мы. Шишков, прости, не знаю, как перевести, как было сказано. Через несколько месяцев фильм будет готов. Съемочный период закончен. Это главное. Мы признаться не рекламировали съемочный период, потому что это происходило в России, а теперь, когда фильм снят и оцифрован, то материал есть, теперь мы можем честно вам признаться, что этот этап у нас позади и скоро Петрушка будет.

О. Журавлева― Вообще грех жаловаться Виктору Шендеровичу. Который мало того, что на «Эхо Москвы» выступает, так еще и рассказывает о том, как на собранные неравнодушными гражданами деньги снимается фильм и более того, он выйдет.

В. Шендерович― Он выйдет.

О. Журавлева― В общем, жизнь налаживается.

В. Шендерович― Жизнь налаживается. Если бы деньги на этот фильм давал Мединский, я бы испытывал чувство неловкости. А так, поскольку люди сами собрали.

О. Журавлева― И еще и чувство ловкости испытывает Виктор Шендерович.

В. Шендерович― Чувство огромной ловкости.

О. Журавлева― Спасибо большое. Всего доброго.