Начало беды

Август 1941-го. Один из основных мостов через Днепр

 

Отрывок из романа “Вчера”

Но вот наступило 22 июня 1941-го года. Сам день начала войны Сеньке не запомнился, потому что ничем не врезался в память. Видно, маме Ане было не до того, чтобы что-либо ему объяснять. В ту пору его водили в детсадик в Дубовую Рощу. На её опушке располагалось здание детсада “Торгречтранса”, хитрой "фирмы", где тогда работала мама. 

В первые дни войны около детсадика рабочие судоремзавода быстро вырыли большие бомбоубежища, но детям, к счастью не пришлось их опробовать "в деле", хотя  несколько раз, в порядке учебы, дети размещались в них, ведомые воспитательницами. В бомбоубежищах приятно пахло свежераспиленными сосновыми досками, там было прохладно и темно, то есть интересно с детской точки зрения.

Потом вскоре по ночам начались бомбежки города и заводов. Во дворе домика на улице Кошевой 17 хозяева по требованию властей вырыли в огороде так называемую щель, нечто вроде узкого длинного окопа в рост взрослого человека. Во время ночных воздушных тревог, когда весь город был взбудоражен гудками заводов и сирен, иногда поздним вечером, иногда  глубокой ночью Семёна, всегда сонного, мама закутывала в одеяло и тащила в эту самую щель, где стоя размещалось несколько человек, всё население домика. Налет продолжался долго, думается, не меньше часа. Гудели невидимые самолеты, вякали зенитки, рвались, ухая, бомбы.

Эти несколько ночей, которые запомнились Сеньке, были прохладными, тихими, светила полная луна, которая иногда на несколько секунд пряталась в высокие перистые облака. Утром главным разговором жителей было обсуждение ночного налёта. Пацаны постарше с улицы Кошевой вели неплохую коммерцию, собирая  и затем обменивая на разные пацаначьи всякости осколки авиабомб.

Анна с сыном оставались пока в Запорожье. Город пустел.

Верхушка, то есть начальники  разных организаций, проводили эвакуацию  своих  близких. В их ведении был транспорт, но семей рядовых работников не брали.

Поезда не ходили, мосты были взорваны, самолеты фашистов бомбили всё подряд.

19-го августа Анна в середине дня пошла на пристань забрать трудовую  книжку  и получить обещанный  расчёт.

Добираться до пристани оказалось непросто, потому что  вся Дубовая Роща и прибрежные дома оказались залиты днепровской водой, как бывает весной в мае во время наводнения и сброса лишней воды ДнепроГЭСом.  Вчера вечером наши взорвали ДнепроГЭС, и вода  хлынула ужасным 30-ти метровым валом и снесла всё на своем пути. 

Днепр разлился так, что затопило всё, что за речкой Московкой, включая Дубовку и Пристань, а сама Московка вышла из берегов  и подтопила даже окраинные улицы, вроде Артёма, Кирова и 1-й Московской. Трамвай № 5 от площади Свободы до Пристани по Глиссерной, понятно, не ходил, потому что трамвайные пути скрыл метровый слой воды. Но откуда-то, как бывает в период майских наводнений, взялись два лодочника, которые бесплатно возили  редких граждан на Пристань и обратно к площади Свободы.

На конечной остановке 5-го трамвая у Пристани лежал на боку затопленный наполовину, сваленный водяным валом трамвай. Лодка проплыла мимо красного вагона, расталкивая носом всякий мусор, доски и какой-то хлам, в изобилии плававший после вчерашнего потопа. Неподалёку громоздился речной буксир, выброшенный на берег огромной волной. Чуть дальше прямо на мостовой на площади близ речного вокзала громадился облеплённый ракушками и тиной дебаркадер.

Здание Аниной конторы стояло на бугре у судоремонтного завода, основательно затопленного и растерзанного шальной днепровской водой. Стены конторы устояли под напором стихии, хотя высаженные окна и двери первого этажа красноречиво говорили о том, что здесь творилось ночью. Самое удивительное, что в конторе нашлись сотрудники при делах и ещё с крылечка были слышны бодрые щелчки счёт и взвизги арифмометров на втором этаже, до которого ночью не добрался девятый вал. Даже касса работала! Анна получила не только трудовую, но и 18 рублей под расчёт.

В городе стояла зловещая тишина и запустение,  с часу на час ждали  немцев, поэтому народ  по такому счастливому случаю третий день грабил мельницы и магазины. Зачем-то взорвали и сожгли здание НКВД вместе с заключёнными подвальной тюрьмы, много других хороших зданий.

Жаль было взорванного мелькомбината, что у Южного вокзала, на выезде на Симферопольское шоссе. Для порядка расстреляли всё население городской тюрьмы на Красногвардейской - боялись, что их освободят немцы.

Власть, однако, опомнилась, и через пару дней в городе был восстановлен железный сталинский порядок…

Вторую ночь город обстреливался с Правого берега и с Хортицы, занятой ещё 18-го, вражескими минометами и артиллерией. Утром вся главная улица – Карла Либкнехта – была усеяна осколками стекла. Грабеж магазинов почти прекратился после вмешательства военных патрулей.

Вчера одна женщина была прилюдно застрелена прямо на выходе из разграбленного магазина. Говорят, что комендант города, о котором до того никто ничего слыхом не слыхал, написал на обёрточной бумаге от руки приказ с предупреждением, что  за грабеж — расстрел на месте. Такой приказ видели в центре, на двери “Люкса”. Подпись была – Комаров. Хотя Комаров – 1-й секретарь горкома, а никакой не комендант. Люди, встречавшиеся на улицах, были встревожены и обеспокоены, а попадались и такие, что посмеивались...

Днём, выйдя добыть хлеба и молока, Анна встретила хорошую знакомую Мотю. Мотя тащила две тяжеленные сумки на тележке из переделанной детской коляски.

– Здравствуй, Мотя! – Обрадовалась Анна. – Откуда и куда?

– Да вот с Южного домой вертаюсь – охотно остановилась потная и уставшая Мотя.

Оказалось, что она с семьей соседей решили несколько дней тому эвакуироваться. Собрали барахло, что поценнее, и подались на Южный вокзал. Но там, на привокзальной площади, битком набитой отъезжающими с котомками, узлами, чемоданами, мешками, и всякой хозяйственной утварью выяснилось, что никто никого не эвакуирует. 

Военный комендант вокзала объявил, что вагонов для гражданского населения не будет, потому что комендатура занимается только формированием и отправкой воинских эшелонов для эвакуации военной техники и оборудования важных заводов, а также раненых.

А ведь август, самые жаркие летние дни, под +40. Раскаленная на солнцепеке привокзальная площадь напоминает открытую дышащую жаром духовку. Около единственного крана на перроне бесконечная очередь за водой. Вообще, число желающих уехать  увеличивается прямо на глазах.

Сегодня с утра поднялась паника, пошли слухи, что с острова Хортица немцы готовятся ворваться в город и где-то уже выбросили десант. Торговые точки, всякие там ларьки и палатки на привокзальной площади брошены продавцами открытыми. Бери – не хочу!

- А нам ведь только палец покажи… - продолжала Мотя свой удивительный рассказ - Началось растаскивание товаров. Там где мы сидели, рядом с нашими узлами был лоток, где продавался изюм. Так  народ как унюхал, то быстро растащили все ящики. Мы с соседями тоже оприходовали один ящик. Прямо так, ложками ели. А потом было нечем запить, хоть плачь…

Мотины соседи разуверились, что власть подаст вагоны и поезда, и ушли с вокзальной площади на привокзальную улочку. Перебрали узлы, выбросили всё неподъёмное. Связали барахло в походные узлы и примкнули к толпам, уходящих из города пешком.

И ничто не могло остановить испуганных людей, стремящихся на восток. Ни  невыносимая жара, ни проселочные дороги, где пыль по щиколотки, где то и дело рыщут немецкие самолёты, строча из пулемётов, ни жажда и голод – только в тыл, только спасти жизнь и детей.

Но у Моти, женщины самостоятельной и одинокой, воспитанницы детдома, сил на пеший поход неизвестной длительности и неопределённого пункта назначения уже не осталось. Она потащила свой скарб домой, отдавая себя в руки судьбы…

– И я вот тоже, Мотя, никуда не поехала… – обняла Мотю Анна. – У меня тут мама в  хуторе за Софиевкой, сын шестилетний, куда я? Ты не плачь, иди домой, умойся, отоспись, а там будет новый день, будем выкручиваться, как сможем…

А в плавнях ниже города оставалось много наших войск, сельских жителей, скота да и дикого зверья порядочно…

Когда следующим летом, уже при немцах, Анна, устроившаяся бухгалтером на судоремзавод, плыла пароходом в Херсон в командировку, то невозможно было выйти на палубу – от Запорожья до самого Херсона в плавнях на кустах и деревьях висели неисчислимые тысячи трупов красноармейцев, гражданских лиц и рогатого скота. Немцев на этом страшном вернисаже не было – оккупанты буквально на следующий  после потопа день мобилизовали местных колхозников и свою похоронные команды и достойно захоронили погибших фрицев. Да и погибли враги только на острове Хортица.

Затем, в конце августа, когда спала шальная днепровская вода и обнажилась Хортица, а немцы прочно заняли остров посреди Днепра и возобновили обстрел Запорожья, мама отправила сыночка к бабушке Фросе на хутор Казачий, в пятидесяти километрах от города, с оказией (заехал бабушкин сосед).

Уезжали рано утром на какой-то арбе, днище которой было мягко устлано соломой. На всю жизнь  врезались в память бесцеремонность ранней побудки, довольно холодный воздух, тряская, несмотря на соломенную подстилку, арба, медленно, но неумолимо миновавшая четырёхэтажные новостройки Жилмассива, около завода "29", ныне моторостроительного. По тем временам район Жилмассива был вторым украшением Запорожья после Соцгорода и его сердца - 6-го поселка около ДнепроГЭСа.

На Жилмассиве шла разнузданная грабиловка. Простые советские люди, ударники и стахановцы, носились по этажам новеньких жилмассивских четырёхэтажек и тащили, что попадёт под руку.

Мебель жильцов - передовиков производства, уехавших в эвакуацию вместе с демонтированным оборудованием завода, уже была давно растащена на неделе, а сейчас счастливые раскрасневшиеся граждане приканчивали окна, двери, чугунные батареи отопления.

Мужик, везший Сеньку, не удержался от соблазна и свернул к одному из домов. Быть может, он, хитруган, и выбрался в город арбой, а не телегой, так как, видно, слыхал, что в городе можно хапнуть и что-нибудь крупногабаритное.

Посыдь, хлопче, я хутко, – успокоил он Семёна и привязал конячку к дереву палисадника.

В самом деле, вскоре мужичок вернулся, с натугой волоча красивую белую дверь. Затем, хитро улыбаясь, сбегал ещё раз и притащил белое-пребелое окно, двустворчатое, с форточкой. С трудом пристроив добычу в арбе, он снова поудобнее умял солому на днище, поудобнее уложил снаряжённые мамой две тяжеленные сумки с крупами-сахарами и усадил Сеньку.

- Но-о! – скомандовал колхозник и взмахнул батожком. Коняга обречённо махнула хвостом и тронула старорежимное транспортное средство.

Миновав Жилмассив, лошадка потащила телегу  по пыльной дороге, под просыпающимся, всё более распаляющимся солнцем, среди толчеи отступающего транспорта на северо-восток в сторону Софиевки (Красноармейска). Запомнилось, как мимо пронёсся ГАЗ-АА с полудюжиной тяжёлых снарядов, тускло блеснувших на дне кузова, когда машину накренило на колдобине. Возница объяснил, что это такое, снаряды, и Сеньке впервые стало по-настоящему страшно на этой войне…

И хотя уже прошло два месяца, как объявлена война, но ни Анна, ни многие её друзья и знакомые никак не верили,  что немцы займут такую территорию Советского Союза. Когда в конце июля началась эвакуация граждан и заводов, вначале никто не собирался ехать, говорили, что незачем, война к нам не достанет, даже были евреи,  которые не хотели ехать,  остались в Запорожье, и многих из них  потом немцы расстреляли.

Но зашёл как-то у Сенькиной мамы разговор с дядей Игорем Ивановичем, хозяином домика, где Анна снимала комнату.

Этот самый Игорь Иванович работал в мартеновском цехе “Запорожстали”. Его не было почти две недели, даже ночевать с завода не являлся. Но когда вернулся домой, то много чего порассказал.

– Дни и ночи вывозим оборудование, сотнями вагонов в день. Так или иначе, немец будет здесь. Пустые цеха подметаем и прибираем. Враг должен увидеть, что мы уходили не торопясь, по-хозяйски, что мы скоро вернёмся!..

Думаю, через полгода прогоним незваных!..

Мама задумалась и тихо спросила:

- Если собираетесь возвращаться, то зачем ДнепроГЭС взорвали?..

- Ну, это не нашего ума дело, Анка!..  

Близится 9 мая и хочется рассказать молодым, как дело было в реале...  Если не возражаете, за пару недель вывешу несколько отрывков о годах войны.  О.З. 

44
2174
24