Интервью RNS: Павел Пушкин, гендиректор «Космокурса»

Фото из личного архива Павла Пушкина

«Создать многоразовый космический носитель в России реально, просто надо заставить себя работать и не бояться»

Гендиректор частной российской космической компании «Космокурс» Павел Пушкин рассказал в интервью RNS об экономике суборбитальных туристических полетов, отношениях с «Роскосмосом» и требованиях к надежности многоразовой космической ракеты и пилотируемого корабля.

*Недавно SpaceX Илона Маска запустила ракету Falcon 9, первая ступень которой до этого отработала в составе другой ракеты, была возвращена на плавучую платформу, проверена и подготовлена к повторному использованию. В России можно создать многоразовый носитель? *

Да, создать многоразовый носитель в России — это реально. Это полностью реализуемо. Это подтверждается и нашим опытом, и иностранным. Просто надо заставить себя работать и не бояться.

В российской ракетной отрасли скептически относятся к многоразовым носителям.

Вице-премьер РФ Дмитрий Рогозин на заседании по стратегии развития «Роскосмоса» сказал интересную фразу: наши предприятия нацелены на процесс, а не на результат, потому что если процесс заканчивается, то ты можешь оттуда выпасть. Поэтому тут такой же можно дать ответ: наши предприятия нацелены на то, чтобы у них была постоянная загрузка. Что такое многоразовое изделие? Представим, что вы делаете системы управления для ракет. В год, допустим, осуществляется 10 пусков. Значит, вы должны сделать 10 систем управления. А когда есть одна многоразовая ракета, вам нужно изготовить только одну систему управления. Получается, что предприятиям отрасли это не интересно, не выгодно. Они начинают увеличивать стоимость систем, усложнять их.

«Космокурс» работает над многоразовым носителем. Сталкиваетесь с непониманием?

Когда мы приезжаем на предприятия отрасли, один из первых вопросов, которые нам задают, такой: действительно ли мы хотим это сделать или просто бумагу для инвестора написать? Честно говоря, я всегда думаю, что передо мной сидят нормальные люди, которые честолюбивы и готовы что-то сделать. Иногда оказывается, что они, наоборот, нацелены на «бумагу».

На какой стадии находится реализация проекта по созданию космического комплекса для туристических суборбитальных полетов в космос?

Сейчас мы находимся на технической стадии. Мы занимаемся глубокой проработкой проекта с точки зрения его реализуемости — и технической, и финансовой. Мы прорабатываем проблемные научно-технические вопросы, какие есть пути выхода из этих проблем, сколько займет решение тех задач, которые поставлены, сколько будут стоить испытания, какое для этого нужно оборудование, какие цеха... Сейчас делается такой бизнес-план с опорой на технику. Это нормальная техническая стадия, и в «Роскосмосе» это понимают.

Кто занимается разработкой и проектированием корабля и ракеты? Специалисты предприятий «Роскосмоса» участвуют?

Мы являемся головными исполнителями по разработке всего комплекса. Комплекс включает в себя не только ракету, но и наземную инфраструктуру, средства транспортирования. Плюс мы, как головник, полностью занимаемся вопросами проектирования ракеты и пилотируемой капсулы. Смежникам мы заказываем работы по крупным агрегатам и системам. Это, например, двигатели, системы управления, телеметрия, стартовый стол и прочее. Это мы заказываем уже у предприятий отрасли. Причем не только космической отрасли, но и у авиационной. Например, кресла туристов, иллюминаторы.

Охотно с вами работают предприятия «Роскосмоса»?

От предприятия к предприятию. Некоторые охотно, воспринимают «на ура». Хорошие примеры — это Центр эксплуатации наземной космической инфраструктуры (ЦЭНКИ). Его гендиректор Рано Джураева достаточно хорошо отнеслась к проекту и поддерживает его. Мы сейчас с ней согласовываем вопросы размещения комплекса на космодроме Байконур. Гендиректор «НПО автоматики» Андрей Мисюра тоже лично заинтересовался этим проектом, мы с ним договорились создавать системы управления вместе.

Остальные пока немножечко «враскачку» идут. Некоторые готовы работать с нами, но они готовы освоить деньги, которые мы им дадим, по поводу качества работ пока не очень готовы отвечать. Надо понимать, что они в сложной ситуации находятся — и в экономической, и технической. У них желание есть либо заработать за наш счет очень много денег, что невозможно, потому что они созданы немножко для других проектов, более глобальных, либо в этой ситуации, когда они видят, что у нас проект маленький по сравнению с их объемами, они начинают говорить, что мы им не интересны. При этом эти предприятия активно работают по «бумажным» НИРам (научно-исследовательские работы. — RNS) «Роскосмоса». Буквально копеечным. Просто там набирается очень большой объем. И ничем по сути не отчитываются. Такая странная ситуация.

Но самое проблемное, когда начинаешь «добивать» предприятия до реализуемости. Сначала они говорят, что готовы работать, даже договариваешься с ними частично по деньгам. А потом начинаются технические проблемы. Они говорят, что некоторые вещи не готовы даже рассматривать из-за неуверенности в их реализуемости. По многим системам такое происходит.

У нас же многоразовая система, мы даем требования по многоразовости, и первое замечание от потенциальных партнеров по техническому заданию — убрать требования по многоразовости. Мол, будет ли изделие многоразовым, мы поймем в ходе летных испытаний. Я им говорю, что не могу проектировать изделие, которое не факт что получится, а они отвечают, что уже привыкли так в отрасли работать — делать НИР, пробовать, а там будь что будет.

Я убежден в том, что если сразу изделие не получится многоразовым, то мы проект закроем, а они этого не понимают. Они не понимают, что с теми характеристиками, которые они нам обещают, на рынок можно просто не выходить. Человек билет не купит, если он стоит не $250 тысяч, а $2,5 млн. Они этого не понимают. Все предприятия пытаются нас втянуть в научные разработки.

Вы планируете разрабатывать новую ракету или делать ее на базе «Союза»?

Все будет новым. На базе старой ракеты новую сделать нельзя. Вообще я считаю, что все очень заигрались «в кубики»: это когда на изделии, придуманном 50–60 лет назад, усовершенствуют то один, то другой блок или систему. Когда говорят, что можно сделать ракету на базе другой, — это неправильно, это желание ни черта не делать. У нас новая ракета, у нее новые требования по многоразовости, обслуживаемости, быстрой подготовке к старту, высокой безопасности и надежности. Все требования по надежности и безопасности, которые предъявляются к нашему комплексу, на порядок выше, чем то, что сейчас летает в космос, потому что это уже другой грузопоток.

Когда мы с «Роскосмосом» согласовывали техническое задание, они спрашивали, почему у нас такие высокие требования к надежности. Можно ведь сделать и пониже. Я им привел расчет — при нынешнем «грузопотоке» космонавтов к МКС и при тех требованиях надежности, которые предъявляются к этой системе, катастрофа, которая приведет к потере здоровья или жизни космонавтов, возможна один раз в 66 лет. Но это если отправлять в год два-три пилотируемых корабля. Мы же планируем осуществлять в год под сотню запусков. Пересчитали для наших условий, получили неприемлемые показатели надежности и риски катастроф. В итоге убедили «Роскосмос» в необходимости более высоких требований к надежности.

Поэтому когда нам предлагают взять готовую ракету, например «Союз», — для нас это неприемлемо. Старые ракеты просто не соответствуют новым требованиям. Это советский подход, когда домой тащили все, что плохо лежало и дома оно долеживало. Поэтому я за нормальный подход, когда у нас есть требования и мы с нуля разрабатываем изделие.

Как руководство «Роскосмоса» отнеслось к вашей инициативе?

Есть закон о космической деятельности, есть общее положение закона о лицензировании, где сказано, что опасные виды деятельности должны лицензироваться. Космос — это опасный вид деятельности. При этом частники часто не понимают смысла согласования проекта с «Роскосмосом». Они забывают, что есть такие вещи, как производство взрывчатых веществ, оружия, боеприпасов — почему-то там все лицензируется, там все согласовывается. И здесь то же самое. Потому что если ракета куда-то не туда полетит, жертв будет много. Поэтому в отрасли создан такой механизм. Он пока не отработан, когда на ранней стадии разработки государство в лице какого-то надзорного органа согласовывает требования на разрабатываемое изделие или предъявляет свои требования.

В техническом задании прописаны в основном обычные требования. Хотя «Роскосмос» нам очень интересные требования прописал, например такое: когда человек будет смотреть в иллюминатор, он должен видеть Землю. Интересное требование, мы согласны с ним, мы его учли. Это все мелочи, но надо их выполнять.

Иногда от частников слышишь такие фразы: мы сделаем, а потом «Роскосмос» сертифицирует. Тут возможна интересная ситуация, когда вы поставите ракету на старт, а «Роскосмос» скажет, что у вас нормы прочности неправильные и что нужно все переделывать полностью. То есть фактически сто процентов затрат, которые были понесены, надо умножить на два. Зачем это делать? Лучше прийти сразу в «Роскосмос», они сразу согласуют что надо. Поэтому есть два пути, просто у нас в государстве они немножко не увязаны. Есть закон о космической деятельности, где написано, что должно быть лицензирование, а есть руководство по разработке космической техники, это внутренний документ «Роскосмоса». Там прописано, что на стадии аванпроекта нужно согласовывать техническое задание, чтобы изделие получилось качественным, чтобы дешево и быстро его сделать.

Нам удалось доказать «Роскосмосу», что мы хотим сделать настоящее изделие. Потому что сначала было недоверие к нам. Когда мы пришли в «Роскосмос», нам сказали: вы хотите денег получить от инвестора и бумагу сдать? Ну, сдавайте что хотите. Мы говорим, что хотим сделать изделие. Наш подход согласования с «Роскосмосом» оправдался. Нас поддержали в управлении средств выведения. Андрей Мазурин, который его возглавляет, нам подписывал техническое задание. Он разговаривал с главой «Роскосмоса» Игорем Комаровым по этому вопросу.

Мы, кстати, должны были встречаться с Комаровым, но к нашему большому удивлению и удивлению нашего инвестора, мы с Комаровым вообще не встречались. Я с ним еще не говорил по этому проекту. Но Комаров, когда ему доложили, сказал: в чем проблема? Мы же государство, мы должны помогать, согласовывать. И техзадание было согласовано.

Вообще первый раз частник по своему проекту пришел в «Роскосмос» согласовывать техническое задание. Нам подписали без каких-либо трудных переговоров. Почему все рассказывают, что «Роскосмос» непробиваемый, не знаю. Мне кажется, что нужно просто позвонить. Конечно, сначала было недопонимание, мол, зачем это нам надо? Это первая реакция людей. А когда мы доказали, зачем нам это надо, все всё поняли.

Сейчас «Роскосмос» нам полностью содействует. Когда у нас есть какие-то вопросы, нам помогают, мы с ними сотрудничаем. Понятно, что есть сложности, потому что везде работают люди, ведь мы работаем не с законами, а с людьми, которые их интерпретируют.

У частных компаний очень мало опыта и очень тяжело соответствовать требованиям. У нас даже сейчас, когда специалисты делают документы, они не проходят первый цикл согласований и уходят на переработку. Частное — это не значит, что на коленке нужно делать. К сожалению, такой подход я у частников вижу очень часто.

Допускаете ли вы финансовое участие «Роскосмоса» в вашем проекте?

Да. Не надеемся, но допускаем. Пока мы полностью на частные деньги работаем. Государственных средств у нас ни копейки нет. Но если государству будет интересно развивать с нами совместно многоразовые технологии, мы допускаем это участие.

Наш проект стоит $150 млн — разработка, создание комплекса. Мы «отбивать» эти деньги будем порядка лет десяти. А вот если нам государство даст эти деньги, то проект позволит вернуть инвестиции за три года, потому что налоги в три-четыре раза больше у нас в стране, чем наша норма прибыли. При этом государство получит валютную выручку, поскольку наш проект ориентирован в основном на иностранных туристов. За счет этого увеличат налоговую базу. Это чистый доход государства по налогооблагаемой базе. Я даже не говорю о рабочих местах. Поэтому я все время говорю: понятно, что рискованный проект, но если государство вложится и у нас получится, оно не прогадает. По крайней мере, оно создаст высокотехнологичные рабочие места.

Вы не раскрываете имя своего инвестора?

Просто это его пожелание, он не публичный человек. Интересуется космосом. Правда сейчас как-то немножко погрустнел. Он верит, что это можно сделать, просто он видит, что у России большие проблемы с частной космонавтикой, есть какое-то нежелание работать у людей.

Это хобби, не бизнес. Вообще частная космонавтика — это хобби. Мы видим, что тот же Джефф Безос миллиард долларов в год готов вкладывать без особых надежд на быстрый возврат. У Маска бизнес вышел. И то он хитрит, не на космосе деньги зарабатывает, а на компании Tesla. Частная космонавтика — это пока хобби, но мы стараемся сделать ее бизнесом.

Взять нашу ресурсно-добывающую отрасль, на чем у нас в основном бизнес вырастает.

Наш космос и не видно по норме прибыли по сравнению с «нефтянкой». То есть $150 млн, вложенные в нефть, достаточно быстро вернутся и достаточно быстро будут приносить сверхприбыль. А космонавтика — это минимум пять лет разработки проекта, плюс 10 лет — выход на окупаемость.

Когда планируется первый полет?

Пока планируем на 2021 год первый туристический полет. Реальные полеты изделия должны начаться в 2020 году. Они будут беспилотными. Потом может быть с некими космонавтами-испытателями.

Испытатели — из числа ваших сотрудников?

Смотрим. Сейчас очень много желающих бесплатно слетать. Но в первых полетах особые условия. Безопасность не такая высокая. Сначала стартует отдельно ракета без капсулы. Капсула будет отдельно взлетать и садиться на другом носителе. Будем парашютные системы отрабатывать. Это все автономно. При этом на первом этапе капсула будет представлять габаритный весовой макет с двигателем, остальные системы будут в нерабочем состоянии, потом только начнем тестировать комплекс в целом. То есть будет поэтапное тестирование. Вначале будут испытания двигателя. В конце 2020 года мы должны начать испытания в сборе всего комплекса, когда ракета выводит капсулу. Там будут уже стоять кресла. И потом, когда уже будет все понятно и доработано, уже останутся сертификационные полеты для наработки коэффициента надежности.

Мы должны будем показать ресурс, что мы можем с заданным ресурсом, с заданной надежностью летать. Эти полеты теоретически будут уже более безопасны, чем космические полеты сегодня. Но недостаточно безопасны, чтобы сразу сажать туда обычных туристов. И в этот момент мы можем посадить космонавтов-испытателей, которые подпишут бумагу, что они понимают все риски, что это еще испытательные полеты и система полностью не сертифицирована.

Такие люди есть?

Есть, даже работники компании хотят. И я им сразу говорю: делайте так, чтобы сами могли лететь на этом.

С каких космодромов планируете полеты?

С космодромами хитро. Капустин Яр мы уже очень отдаленно смотрим. В основном рассматриваем сейчас Байконур. Возможно, Астраханскую область, Волгоградскую, где есть пустынные местности. Основной вариант у нас пока Байконур, потому что ЦЭНКИ хочет, чтобы мы там были, готовы сотрудничать в этом плане. Восточный нам предлагали, но он не подходит нам по рельефу, там не равнинная местность. Плесецк по этой же причине не подходит.

Мы смотрели даже Крым, но там везде горы, так что оттуда мы точно не сможем осуществлять запуски. По топографии он не подходит, местность очень холмистая.

Каким вы видите своего космического туриста? Кто он?

Это люди с мечтой, с жаждой приключений, если говорить философски. Мы общались с ребятами, которые продают для Ричарда Брэнсона билеты в США, он говорит, что это даже люди, у которых нет денег, но они закладывают дома. Иногда это обеспеченные люди. Недавно вышла статистика по странам, сколько людей в мире, которые имеют определенный капитал, то есть миллионеры, мультимиллионеры... Вот, например, в Российской Федерации есть 6 тысяч человек, состояние которых насчитывает $10 млн и более. 2700 россиян с состоянием больше $30 млн. В США 192 тысячи человек, у которых больше $10 млн.

В одной Москве живут 3630 человек, у которых есть больше $10 млн. Другими словами, только в столице столько потенциальных наших клиентов, что можно обеспечить нам 5-летнюю программу полетов. Ведь мы планируем в год запускать по 700 человек. Понятно, что кто-то не один раз захочет слетать. Может быть, родственники захотят. Рынок есть. Мы ожидаем стабильный спрос.

У Virgin Galactic забронировали больше 800 человек билеты, у Blue Origin уже сейчас под тысячу. Blue Origin вообще заявляет, что спрос будет 1400 человек в год. Естественно, мы рассматриваем не только российский рынок. Оцениваем потенциальный спрос в США, Азиатском регионе.

Сколько пусков планируется в год?

Порядка 120 пусков, примерно по два пуска в неделю. Это можно сделать.

Рынок обычных спутников не подразумевает много пусков, почему многоразовость там не очень проглядывается. Потому что, опять же, берем 10 запусков ракет в год, задаем им десятикратное использование, получаем потребность — одна ракета в год. Производство начинает умирать при такой загрузке. Мы как раз можем загрузить производство возвращаемых ракет.

Космическая отрасль в этом плане смотрит на нас и говорит — какие-то психи. Мы не психи, рынок вот такой будет. Если будет 700 туристов год, а если не будет, мы никогда не окупим проект. Мы на это ориентируемся.

Все почему-то пытаются нас уговорить, что можно ориентироваться на 5–10 туристов. Мол, два пуска в год, это же тоже круто. Для них сейчас это круто, они считают, что это нормально, при этом когда общаешься с людьми, которые занимаются аэропортами, как раз Рано Джураева пришла из этой отрасли, они смотрят на нас и говорят, чего-то у вас мало. Сколько в аэропортах самолетов, он прилетел и через час обратно полетел, вот как надо. Мы говорим, что это тяжело. Вот две стороны, а мы между ними, пытаемся объяснить и тем, и тем, что так не делается.

Планируете ли повышать цену на билет?

Об этом пока рано говорить, потому что мы ориентируемся на аналоги, мы делали предварительные расчеты, $250 тыс. — в принципе, цена, которую можно выдержать, а может быть, даже и снизить. Пока мы на нее ориентируемся. Сейчас делаем аванпроект и, может быть, подкорректируем в какую-то сторону, как и стоимость разработки проекта.

Как планируете конкурировать с Blue Origin и Virgin Galactic?

Будет сложно, но мы позиционируем проект так: за те же деньги планируем запускать людей на в два раза большую высоту, невесомость там где-то в полтора раза больше будет. У них невесомость где-то 3–3,5 минуты, у нас где-то 5,5 минуты. У них высота полета 100 км, у нас — 200 км. И объем пространства в капсуле на одного туриста у нас в два раза больше, чем у них. Они очень маленькими делают свои аппараты. Мы считаем, что за счет этого мы можем конкурировать. Плюс, если мы ориентируемся на Байконур, это историческое место, оно добавит нам интерес со стороны туристов, ведь отсюда начинался космос и был первый старт Гагарина. Это наше конкурентное преимущество.

Мы сейчас будем смотреть за рынком, следить. Мы посмотрим, что получится у Blue Origin, какие будут замечания у туристов, ведь пока еще никто не летал. В 2018 году они планируют полететь, и мы посмотрим на что ориентироваться, поэтому мы специально идем на завышение этих характеристик, чтобы как-то конкурировать.

Сколько человек работает в компании?

Сейчас больше 20 технических специалистов. У нас разные есть специалисты, есть специалисты очень опытные, которым лет под 60, они создавали серьезные комплексы, например «Буран». Есть несколько специалистов среднего звена, 40–50 лет, которые работали в отрасли. Есть молодые, которые чуть-чуть отработали на предприятиях отрасли и к нам пришли. Есть выпускники и есть даже студенты.

Большинство из них напрямую из предприятий к нам не приходят, они «возвращенцы» — 5–10 лет работали вне отрасли, но потом опять потянуло к космосу. К нам много людей просто вернулись со словами — а мы думали, что уже никто ничего не делает.

Состав очень разный. Но все равно не хватает специалистов с опытом. С этим вообще в России большая проблема. Это не только у нас, у «Роскосмоса» тоже. Специалисты после вуза приходят, вроде с мозгами, им что-то объяснили. Они думают: пришел в хорошую компанию, там умный руководитель, он мне грамотно поставит задачу, а когда я сделаю, он проверит. Но тут другой алгоритм: все надо полностью делать самому. Они зачастую абсолютно не способны к самостоятельной работе. Очень много студентов таких приходит.

У SpaceX был Томас Мюллер, который сам спроектировал двигатель, построил его в гараже, запустил его. С этого начался SpaceX. Нам не нужны специалисты, которые только форсунку двигателя могут сделать. Хотя в институте учат как все проектировать и создавать, и они могут это, просто так привыкли работать уже.

Когда и как у вас зародилась идея проекта?

Я работал в Государственном космическом научно-производственном центре имени М. В. Хруничева, занимался ракетами. Тогда я уже стал понимать, что ракеты в коммерческом плане не очень перспективны, потому что рынок очень слабенький, и, самое главное, мы, как проектанты ракеты-носителя «Ангара», не знали, что делать дальше, потому что ракеты — легкая, средняя, тяжелая — все были сделаны. Заказов новых мы не видели, поэтому рассматривали все, что можно только было, чтобы загрузить Центр Хруничева заказами, в том числе создание сверхлегкой ракеты. В качестве идеи мы с коллегами начали рассматривать идею суборбитальных полетов по примеру Ричарда Брэнсона из Virgin Galactic, мы проанализировали все данные и поняли, что осуществить это вполне реально.

Но мы серьезно это не прорабатывали. Потом к нам из Сколково обратились наши товарищи, они нас хорошо знали, ко мне лично обратились и сказали, что есть инвестор, который готов вложиться в создание ракет. Это было в конце 2013 года. Когда я пришел к инвестору, он сказал, что хочет создавать и запускать ракеты. Мы провели анализ рынка, показали, что тяжелые ракеты очень трудно делать, они дорогие, а рынок слабый. Все, что он предлагал, мы отмели.

Получается, у инвестора не было определенной идеи, что он хочет делать в космической сфере?

Да, у него была идея заниматься ракетами, что-то такое запускать. А когда мы стали рассказывать о сложностях рынка — а он достаточно грамотный и думающий, — он начал понимать, что нет смысла запускать одну ракету в год, ему это просто не нужно. В то же время мы предложили ему идею суборбитальных туристических полетов. Он заинтересовался и сказал, что читал про это и действительно верит, что люди будут так летать. Мы ему рассказали, что в этом сегменте рынок есть, много людей уже купили билеты у американских частных компаний и готовы лететь. Причем стоит это не так дорого и не так долго это делать. Он предложил нам проработать эту идею. Мы прорабатывали, вели переговоры и уже к концу лета 2014 года создали эту компанию. Я уволился из Центра Хруничева в сентябре и стал заниматься именно суборбитальным туризмом.

В Центре Хруничева я сначала занимался вопросами проектирования «Ангары», а потом различными перспективными средствами выведения и аппаратами. Когда я пришел к руководству центра с идеей суборбитальных полетов, они сказали, что это какая-то мелочевка, это ненужная вещь и им это не интересно. Они видели, что у них есть заказы по «Протонам», при этом если этих заказов не будет на коммерческом рынке, государство обеспечит заказы, то есть у них все было хорошо. Что было, то было.

Я понял, что на базе моего родного предприятия нельзя все это сделать, надо организовывать свое и уходить полностью. В итоге я и несколько специалистов перешли в «Космокурс». Сначала компания насчитывала трех специалистов — я и два моих коллеги, потому что все остальные отказались это делать. Когда работал в Центре Хруничева, больше всего криков было о том, что нет денег и проектов. Потом, когда я сказал, что есть инвестор, который готов дать денег и развивать проект, пошли честные ответы. Люди говорили, что боятся за это браться, так как просто не смогут сделать, а за деньги надо отвечать. Все просто испугались.

Вот такое мнение было в отрасли, и сейчас оно тоже частично встречается. Для меня это было небольшим шоком, что люди просто отказываются, не хотят делать, не хотят ни за что отвечать. Для инвестора это тоже было шоком, потому что изначально предполагалось другое количество специалистов. В итоге просто после перехода в компанию я начал набирать новых людей. Это происходило осенью 2014 года. Сейчас мы продолжаем это делать.

Разочарования у вас нет?

Нет, разочарования нет, работа очень интересная. Единственное, я многим говорю, если бы я знал, во что я ввязываюсь, я бы никогда на это не пошел, если мне, конечно, не сказали бы, что эффект будет положительным. Хотя я пока не знаю, будет ли он положительным, все может случиться, может специалистов не быть, инвестор, как многие говорят, «одумается». Хотя он не намерен пока «одуматься» и хочет продолжать до самого конца. Но если бы мне в самом начале сказали, чем мне придется заняться без внятного результата, я бы тогда не согласился.

Сейчас, конечно, я понимаю, что все проблемы, которые были, они преодолены. То есть мы создаем коллектив, у нас есть помещение, мы работаем с «Роскосмосом», хотя многие говорили, что это невозможно. Мы вообще первые в России, у которых в техническом задании написано, что мы же заказчик и головной исполнитель. У «Роскосмоса» вообще проблемы с этим были, они когда увидели и говорят — ищите заказчика. А я говорю, мы сами заказчик и сами главный исполнитель. Они говорят, что так не бывает. Но в их документах нашли такое, что не запрещено это.

Мы прошли большой путь в этом плане, поэтому я вижу, что просто надо действовать и добиваться своего, не складывать руки, не придумывать себе оправданий, а просто делать. Это подход бизнеса. Честно говоря, я не сразу это понял, что если какая-нибудь проблема встает перед тобой, берешь трубку телефона и звонишь, не важно, кто это — правительство, «Роскосмос» — там такие же люди сидят. Звонишь им и говоришь: мне это надо. Они тебя посылают. Потом кладешь трубку, поднимаешь, еще раз звонишь. И каждый день ему названиваешь. Через неделю он сдается и говорит: давай, приезжай, поговорим. А потом с ним нормально уже общаешься. Всякое бывает. Для того чтобы доказать, что мы деньги не осваиваем, а делаем реальное изделие, потребовалось полгода.