Они о нас

«Что бы ни делать – делать как можно медленнее, а лучше вовсе не
делать». Белорусская партизанская пословица.*

Партизаны входят в уже освобожденный РККА г. Минск

Конечно, я не сужу о всех. Конечно, я субъективен. Конечно, в чем-то не
прав. И все же: меня не перестает удивлять то, как в белорусе
замечательным образом сочетаются, ставшее притчей во языцех, трудолюбие
и этакое подпольно-партизанское упрямство, нежелание делать то, что от
него требуется. Для того чтобы понять, занят человек или так, дурака
валяет, в принципе, достаточно какое-то время за ним понаблюдать со
стороны. А со стороны выглядит приблизительно так: один работает, но
медленно, с перекурами. С высшим инженерным образованием вкручивает
какой-нибудь шуруп или закручивает какую-нибудь гайку, да так
старательно и неторопливо, словно космолет строит, который полетит к
Марсу. А двое внимательно за его работой так наблюдают, развлекая его
бородатыми анекдотами и сокровенными излияниями о социальной
несправедливости в стране. Ну, там президент снова в своих выборах
участие примет. Цены на бульбу выросли – как дальше жить? Начальник –
козел безрогий. И тому подобное. Очень похоже на то, как работали на
госпредприятиях в советское время. А что торопиться? Для многих ведь
как: выполнишь, недовыполнишь или перевыполнишь – все равно получишь
своих три копейки. Ни больше, ни меньше.

Система бонусов на белорусских госпредприятиях практически отсутствует.
А если и имеется, то работает как-то по-белорусски: награждают не лучших
работников, а тех, кого положено. На доски почета вешают не тех, кого
надо, а тех, чья очередь подошла. Ну, очень ценные грамоты, опять же,
дают только после выслуги энного количества лет (словно на первом или
втором году своей деятельности работник ни на что, кроме вредительства
не способен). «Растут» опять же не те, кто умнее, опытнее,
добросовестнее, а те, кто был посажен волосатой лапой в благодатные
почвы замшелых белорусских конторок и офисов, и чей лоснящийся зад от
производственных палящих лучей прикрывает широкая спина.

Сначала это тихое белорусское упрямство – что бы ни делать, лишь бы
делать, как можно медленнее или вовсе не делать, по неопытности
раздражает, выводит из себя. Возмущает, так сказать, отсутствие боли за
общее дело. Переживание, трудовой альтруизм. А после, как задумаешься да
понаблюдаешь, да шариками в голове немного поворочаешь, приходит тебе на
ум такая мысль: любому белорусу невыгодно работать, как от него ожидают.
А ожидают, конечно же, о-го-го. Потому что заплатить за самоотверженный
труд по справедливости – вряд ли заплатят. А высунешься в трудовом
подвиге, дескать, вот я какой умный и работящий, – навалят на твою
вьючную спину по полной. А не выполнишь возложенных обязательств – как у
партизан принято, всеприлюдно расстреляют. Вот поэтому на белорусских
предприятиях работают «абы как», при этом с хитрым прищуром повторяя:
«Не торопись дело делать, дай вылежаться. А когда вылежится, принимайся
за него осторожно: а то еще выйдет чего».

Начальник всегда прав. А белорусский начальник – всегда прав вдвойне.

Никогда не возражайте своему белорусскому начальнику. Не спорьте, не
доказывайте, не сомневайтесь. Что бы он ни говорил, чтобы не делал,
всегда со всем соглашайтесь. Чередуйте частое кивание головы с четким
отрывистым поддакиванием и лихорадочным блеском восхищения его могучим
умом в ваших глазах. Можете сначала кивать и выражать свой восторг, а
потом спрашивать «А зачем?», «А почему?», «А кто это?».
Например, мой непосредственный начальник практикует этот «прием полного
придурка» относительно своего босса.
– Не хочу ехать в Китай один – выгнув в дугу живот, в центре внимания
трудящихся масс, кокетничает директор, пребывая в прекрасном
расположении духа перед предстоящей поездкой.
– Хи-хи-хи. Да, уж – преданно заглядывая в глаза, вьется юлой вокруг
него его зам, мой непосредственный. И затем на полном серьезе – А почему?
– Да потому что выпить не с кем! – объясняет своему тугодому-заму,
резвящийся патрон, еще дальше выпячивая живот.
Причем, мой непосредственный настолько органичен в этой роли шакаленка
Табаки, что не поймешь: притворяется он или нет?

Если вас приблизил к себе какой-нибудь высокий белорусский начальник,
запомните: в первую очередь от вас требуется собачья преданность, а ум,
профессионализм и добросовестность – во вторую. Но ума должно быть ровно
столько, чтобы с ним не лезть вперед батьки туда, где ждут слава и
почет. Вы будете умным до тех пор, пока будете прикидываться несколько
глупее своего начальника. И будете полным дураком, если посмеете
показать ему, что на самом деле вы умнее его.

Зарубите себе на носу и намотайте на оба уса, что все разговоры и столь
любимые на белорусских предприятиях стенгазеты о «liberte, egalite,
fraternite» – демократичности, равенстве и равноправии между начальством
и подчиненными – вздор. В Беларуси, как и в одиозные советские времена,
бумага не краснеет, а на предприятиях негласный
феодально-рабовладельческий строй.

Ваш директор может красоваться в местных газетенках в роли этакого
любимца масс, защитника и своего парня. На деле, один неосторожный
вопрос или такой же ответ может вам стоить рабочего места, и никакой
профсоюз вам не поможет. Профсоюзы в Беларуси, как я узнал, существуют
для двух вещей: собирать взносы и во всем поддакивать своему начальству.
Многие директора и начальники на белорусских предприятиях имеют такое же
представление о демократии, как персидский сатрап о социальном равенстве.

Какую бы чушь не взбрело нести воспаленному вчерашним «Henessy» уму
вашего босса, сносите все стойко и с выражением вселенской скорби на
вашем озабоченном лике. Первое время, слыша пространные монологи вашего
шефа о том, что в его машине кто-то оставил кусок мяса и он завонялся,
отравив своим запахом воздух в салоне его Мерседеса – не иначе
провокация, вы будете лихорадочно вопрошать: «Это дурдом?». На утренних
совещаниях, в присутствии всего инженерно-технического коллектива, в
качестве самых наболевших вопросов, ваш начальник поведает о том, что
вчера он встречал делегацию гостей из города-побратима, и им в ресторане
подали несвежую осетрину, а обслуживание было хуже некуда. О том, что в
посольстве Индии женщины ходят в сари и рисуют на лбу краской, и это
невесть какой ужас. О том, что директор конкурирующего с вами завода
полный кретин и даже не имеет приличной машины. И еще много чего.

Белорусские директора заводов и фабрик – как японцы: все на одно лицо. И
все повторяют за Батькой. У того принято устраивать утренние планерки и
орать на своих лоботрясов, словно учителю отчитывать провинившихся
учеников – то же самое делают и все остальные Батьки. У того принято
бахвалиться о мнимых успехах в стране – то же делают и все остальные.

На днях вышел казус. Почти казус белли: бахвалясь на общем собрании
перед всеми о наших успехах, наш Нерон, как всегда упомянул «регулярный
рост зарплат». А один неопытный рабочий возьми и поинтересуйся насчет
роста цен: зарплата, говорит, выросла на пять процентов, а цены на
пятьдесят. Так чего ж, говорит, распинаться про успехи на фоне, так
сказать, реальности? Вопрос поставил оратора в неловкое положение. Все
приближенные нашего императора были в шоке. «C’est terrible, terrible»–
шепчутся. «Да как он посмел, дурак» – говорят. С рабочим потом, говорят,
провели идеологическую работу. Если и не уволили, то теперь хоть тот
расшибись – карьеры не сделает.

Ибо в немилости-с.

Белорусские директора – все, как на подбор. Вернее, все как из одного
кривого полена выструганные: грузные, корявые, громкие. Каждый из них –
князек местного розлива, своего завода, фабрики, больницы. Насколько
грозные со своими подданными – настолько же тихие и заискивающие со
своими начальниками.

Они и казнят, и милуют. Стоит вам попасть в фавор к своему князьку, все
это вокруг тут же отметят, и станут вас или сторониться, или, наоборот,
будут к вам предельно доброжелательны.

Кстати, имя вашего князька – ключ открывающий все двери там, где вы
работаете. Вы может час распинаться, доказывая какому-нибудь заведующему
канцелярским скарбом прапорщику необходимость покупки двух ручек и трех
карандашей, приводя самые веские аргументы и доводы, вроде: а у нас
кончились эти самые ручки и карандаши. И все без толку, потому что ручки
и карандаши выдаются не тогда, когда они кончаются, а тогда, когда
положено. Но стоит вам произнести «Именем директора», как не понадобятся
тринадцать нужных-пренужных подписей и столько же печатей. И товарищ
прапорщик-заведующий канцелярским барахлом, как по волшебству, вынет из
цилиндра ручки с карандашами, а в придачу еще много чего.

Белорусские начальники давно привыкли к тому, что все их желания
исполняются, стоит им только повести бровью. Как их желания исполняются
– они не имеют ни малейшего представления, полагая что булки растут на
деревьях. Но требуют предельной неукоснительности, точности и столько же
пафоса.

Мне не раз доводилось быть свидетелем того, как мой большой босс попадал
в просак, – поручая инженерам изобретать, а конструкторам воплощать.
Маркетологам давал задание что-то построить, а строителям найти
покупателя на то, что маркетологи построят.

Сами они дают себе право быть фамильярными и даже пошлыми. Но к себе
требуют максимального уважения. А еще лучше, когда вы боитесь. Трепещете
в их присутствии, замирая и вдавливаясь в стенку все своим существом при
их сиятельном появлении. Вполне адекватные и неробкого десятка мужчины в
присутствии своего начальника становятся полными кретинами и трусливыми
зайцами, не имеющего ни капли достоинства. И что интересно, сами это
признают.

О белорусском вранье

Если в Беларуси все время врут сами власти, то, что тут говорить о
простых людях? Врут все, всегда и везде.

Если в России или, например, на Украине люди открыто, с экранов
телевизоров, газет и на улице, заявляют, что да, живем плохо,
правительство ворует и жиреет, народ нищает, цены растут, даже в
коррумпированном Казахстане и то открыли телеканал, на котором говорят
без купюр, то в европейской Беларуси, несмотря ни на что, как в том
Багдаде, «все спокойно». Ходят такие погремушечники и стучат своими
погремушками по головам народу: «Живем хорошо, живем хорошо, живем хорошо».

Цены как-то незаметно и нещадно ползут вверх. Но об этом мало, кто
говорит. А если и говорит, то в таком позитивно-оптимистичном ракурсе:
дескать, в Америке вон восемнадцать процентов за чертой бедности,
безработица десять процентов, и опять-таки цены выросли вдвое (не всякий
негр из Гарлема может себе айпод, видите ли, позволить – ай-яй-яй). А у
нас и нищих нет, и безработица стабильно ноль целых восемь десятых, и
цены всего на пятьдесят процентов выросли.

Опять-таки о росте зарплат трубят там и сям. То на четыре процента
подняли, то на пять. А то, что на кой покрой такой рост, если те самые
цены уже чуть ли не вдвое выросли – мне непонятно. Как говорит мой
знакомый, этот рост – на деле, бег на месте. Да не на месте, я бы
сказал, а бег с постоянным отставанием.

То и дело рассказывают нам о «неуклонно растущей средней заработной
плате по стране». И циферой жонглируют: один мильён сто с чем-то там
тысяч (около трехсот шестидесяти долларов). Цифра смешная, потешная. Так
смешно – аж плакать хочется. Потому что выводят ее, приблизительно, как
в добрые советские времена, когда на бумаге жизнь советского человека
была как сыр в масле – ешь черную икру ложкой – не хочу: берут,
например, меня и моего соседа. Я – без работы, сосед – начальник отдела
какой-нибудь шарашкиной конторы с зарплатой в два миллиона двести
белорусских зайцев. И выводят среднее арифметическое на нас двоих: один
миллион сто тысяч. То есть, средняя зарплата у меня и моего соседа
именно такая. И неважно, что я третий месяц получаю дырку от бублика.
Все равно – один миллион сто тысяч.

Или, как у нас на предприятии, взяли пятьсот рабочих с зарплатой
восемьсот тысяч и начальственную нашу элиту с зарплатой – всего то
пятьдесят душ – с зарплатой полтора миллиона, и получили среднюю цифру
где то в один миллион двести тысяч. И тычут этим благолепием на всяких
своих сходняках. А народ простой слушает и недоумевает: у меня ниже
средней, и у Васьки, и у Дуньки, и у Николая Николаича, а у него и
разряд, и выслуга. А у кого ж тогда средняя то, а, братва? Хотя бы средняя?

Вот и у меня все знакомые какая-то голь перекатная. Вроде интеллигентные
люди, работники умственного труда, за компьютерами сидят и в очках
ходят, а все ниже среднего. И куда не ткнусь, не поспрошаю, а все
зарплаты какие-то никазистенькие, ниже середнячка.

Или взять, например, такое производственное вранье. Заводско-фабричное.
Такую тихую, с честными-пречестными белорусскими глазами, с почти верой
в то, что говоришь, почти белую, почти неложь. На выставках, обменах
опытом и всяческих деловых встречах, куда ни плюнь, повсюду успех, рост
и прибыль. Везде чего-то заключают, куда-то там растут, развиваются.

Общаюсь с одним товарищем, с которым познакомился перед поездкой на
выставку в далекую-предалекую страну, куда слетать – не копейку потратить.
– Вот и вы ездите, ездите по всяким там дружественным нам Буркина-Фасо и
Берегам Слоновьей кости. А толк то есть? Много контрактов поназаключали?
– О, да. Мы участвуем во всех выставках и уже заключили ряд выгодных
контрактов, которые обеспечат нам высокую прибыль. Вот и в этот раз мы…
– слышу я до отрыжки знакомую попсу, и меня невольно начинают глодать
два червя: червь недоверия и червь сомнения. Сомнения в себе, в нас.
Дескать, вот они че-та там заключили, че-та наладили, а мы ездим-ездим –
и ни фасоли, ни бивней.

Я невольно проникаюсь – так складно врет мой попутчик, и навожу еще
несколько вопросов:
– А что и сколько вы экспортируете в эту самую Зимбабву, устраивают ли
их наши ГОСТы, и вообще как наладили то, поделись опытом, а?

Мужик еще пять минут гладко врет что-то про мощную маркетинговую службу,
про высококлассных спецов и то, какие они крутые, а потом осекается и
выдает ключевую фразу, после которой он роняет себя в моих глазах так
низко и больно, что я аж морщусь и не могу:
– А потом нас сверху обязали туда ехать, вот мы и…
Э, фраерок, все с тобой ясно. Никакой ты не орел, а так пуговичка от
ретузов, которая оторвавшись от трусов подумала, что умеет летать. Вы –
ничуть не лучше нас. Проездите кучу валюты, облазите все местные руины
какой-нибудь окраины Римской империи, пополощитесь в ихних водах,
пострадаете поносом от ихней же африканской жрачки, и приплететесь
восвояси воодушевленно так строчить отчеты, полные надежды и вранья.

Но снова будут презентации, банкеты и деловые встречи. И снова каждый из
тостующих будет вставать и, запинаясь рассказывать о своих небывалых
успехах, о прорывах, о росте, о небывалой прибыли. И лишь я буду сидеть
в сторонке, и, понурив голову, думать о том, как все-таки не хочется
врать. А хочется говорить правду, то, что думаешь. Что видишь и что
чувствуешь. От этого становится так спокойно на сердце, и появляется
надежда, что не все еще плохо.