Еврей Зюсс- Дрейфус средневековья

Грета Ионкис

Отрывок из статьи

Еврей Зюсс как знаковая фигура

Назад в ХVIII век, или Зюсс как лицо историческое

Путешествия в прошлое не заказаны никому. Один из способов окунуться в исчезнувший мир немецких евреев – побывать в недавно открывшемся Еврейском музее в Берлине. Продвигаясь по его залам, невозможно миновать отдел, посвящённый Йозефу–бен–Иссахару Зюсскинду–Оппенгеймеру.   Таково полное имя человека, вошедшего в сознание миллионов как еврей Зюсс. Еврей Зюсс – личность историческая и одновременно легендарная. Он родился в 1698 году в Гейдельберге в семье купца, настолько состоятельного, что семья никогда не жила в гетто, а арендовала дом в центре (впрочем, в Гейдельберге гетто и не было).

Зюсс с детства проявил незаурядные способности к торговым и денежным делам, готовился пойти по стопам отца, но тот умер, когда мальчику было девять лет. Мать Зюсса, красавица Михеле, дочь известного франкфуртского хазана (кантора), вышедшая замуж в семнадцать лет, после смерти мужа осталась с тремя детьми на руках. Кроме них было двое пасынков, достаточно взрослых и самостоятельных. Молодая вдова покинула Гейдельберг, препоручив сына и двух девочек заботам богатых родственников покойного мужа. Евреи её безоговорочно осудили. Возможно, тогда досужие языки и пустили слух о том, что Зюсс был внебрачным сыном этой беспутной красавицы. Опекуном детей стал дядя   Оппенгеймер, брат известного Самуэля Оппенгеймера, главного кредитора австрийской короны.

В Гейдельберге в ту пору проживало всего 13 еврейских семей. Дядя Зюсса, избранный председателем общины, выделил в своём доме молитвенную комнату, которая стала маленькой синагогой. Дядя был коммерсантом, финансистом, управлял хозяйством двора. Зюсс прошёл у него хорошую школу, и к двадцати годам смог начать самостоятельную финансовую деятельность в Маннхайме, который в ту пору называли «новым Иерусалимом», ибо 12% жителей составляли евреи. Родственные связи с вездесущими Оппенгеймерами открыли ему двери многих особняков.

В 1732 году Шимон Ландау, управляющий делами австрийского наместника в Сербии фельдмаршала Карла–Александра, представил Зюсса своему господину как своего возможного преемника. Зюсс предложил Карлу–Александру, который был старше его на 14 лет, услуги советника и личного финансиста. Услуги были оценены, и, когда Карл–Август через год неожиданно унаследовал трон герцога вюртембергского, Зюсс занял пост его тайного советника по финансам и переехал в Штутгарт.

  Протестантский Вюртемберг начала ХVIII века – наиболее косная и отсталая немецкая глубинка, как, впрочем, и вся Швабия. Жизнь здесь провинциально–мещанская, обыватели враждебны к внешнему миру, новым знаниям и веяниям, недоверчивы к чужакам, тем более – ко всякой   независимой личности. Вместе с тем конституция этой протестантской земли   вручала значительную власть и финансовый контроль парламенту, ограничивая абсолютную власть герцога.   В своё время англичанин Чарльз Джеймс Фокс, глава партии вигов в британском парламенте, заявил, что в Европе имеется лишь две конституции – британская и вюртембергская. Впрочем, было бы большим преувеличением считать, что эта южногерманская земля стояла на пороге либерализма. Власть здесь находилась в руках коррумпированной клики, вовсе не заинтересованной в реформах. А пришлый реформатор Зюсс ко всему ещё   оказался евреем.

  Если во Франкфурте, главном финансовом центре Германии, где в 1711 году проживало более трёх тысяч евреев (16 % всего населения), у входа в городской парк красовалась надпись: „Ни один еврей и ни одна свинья не имеют права входить сюда“, то можно представить, какая атмосфера ненависти окружала Зюсса, едва ли не единственного еврея, которому было дозволено проживать в Штутгарте, где он владел двухэтажным особняком, под пером Фейхтвангера превратившимся в роскошный дворец. Евреи были изгнаны из Вюртемберга в 1498 году,   больше двухсот лет они не появлялись в швабской земле, пока метресса герцога Эберхарда Людвига графиня Вюрбен не пригласила в Штутгарт придворного еврея Исаака Ландауэра с его чадами и домочадцами.

  У ненависти швабских патриотов к евреям была не только религиозная, но и экономическая подоплёка. Кипучая деятельность чужака Зюсса (реформировал финансовое управление, стал чеканить монету, ввёл государственные монополии на соль, кожу, вино, табак, на игорные дома и кафе с сомнительной репутацией; основал первый банк и мануфактуру по изготовлению фарфора;   вёл торговлю драгоценными камнями и кровными лошадьми, существенно пополняя герцогскую казну, но не упуская и свой интерес) представлялась гражданам враждебной. Бесконечными поборами, беззастенчивым торгом чинами и должностями (до сих пор они переходили по наследству) он восстановил против себя средние слои, хотя действовал от имени герцога.

  Кроме социальной ненависти существовала и социальная зависть. Знать ненавидела Зюсса за то, что он своими нововведениями ослаблял зависимость от неё герцога. Герцогу же присутствие умного оборотистого еврея было выгодно: он всегда мог ссудить деньгами, открыть для государя новые источники дохода (в ущерб кошелькам его подданных), взять на откуп налоги или чеканку монеты, что делал с большим успехом. Да мало ли какие услуги оказывал еврей Зюсс своему господину,   человеку не обременённому нравственностью и к тому же   деспотичному!

  Шестым чувством чуя опасность, Зюсс решил покинуть двор вопреки воле герцога и стал готовиться к отъезду. Он намеревался вступить в брак с дочерью банкира Коэна из Метца, о чём уже велись переговоры. Карл–Август умер неожиданно, в одночасье, 13 марта 1737 года, и в ту же ночь Зюсс был арестован, заточён в каземат, скован кандалами.

  Следствие по делу Зюсса тянулось почти год. Его обвиняли в государственной измене, в участии в заговоре католиков против лютеран, в оскорблении их величеств, в противозаконности многих его действий (в частности – учреждении монополий) и даже в порче монеты (хотя его монета высоко котировалась в немецких землях). «Ты давал погубительные советы, ты имел колдовское влияние на государя», – таково было мнение судей.

  В процессе следствия допрашивали   женщин, которым вменялась в вину связь с иудеем. Зюсс был шармёром и пользовался успехом у женщин, галантный ХVIII век не считал это предосудительным. Но длительных связей за ним не водилось. Однако грех был: Зюсс принуждал к сексуальным отношениям многих просительниц, пользуясь их зависимостью, иногда это выливалось в откровенное насилие. За полгода до ареста сошёлся он с двадцатилетней Люцианой Фишер,   старшей дочерью из добропорядочной и   благородной протестантской семьи, проживавшей в Бад–Кройцнахе. Зюсс познакомился с ней во Франкфурте в 1736 году, пленился её молодостью, красотой, умом и ввёл в свой дом. Она была арестована вместе с Зюссом, но отрицала сексуальную связь с ним. Это было бессмысленно: Люциана была беременна. Младенец, которого она родила в заточении, был обречён: пронизывающий холод камеры не оставил ему никакого шанса. Зюсс узнал о рождении и смерти сына, стоя уже одной ногой на эшафоте.

  По ходу следствия муссировалась легенда о внебрачном происхождении Зюсса. Его отцом называли генерала Георга Эберхарда фон Геддерсдорфа. Но в 1692 году, когда генерал командовал войсками   и был военным комендантом Гейдельберга, матери Зюсса Михеле было всего тринадцать лет, к тому же проживала она во Франкфурте.   Сына она родила в 1698 году, когда бывший генерал,   разжалованный судом немецкого рыцарского ордена в 1693 году в Гейльбронне как предатель за то, что сдал Гейдельберг французам без боя на поток и разграбление, был изгнан за пределы земли и скрывался в женском монастыре на Неккаре.

Его встреча с Михеле была просто невозможной. Но легенды, как известно, живучи. На эту легенду, которую Фейхтвангер использовал в романе, «купились» многие советские критики.

  Зюсс был приговорён к смерти. В приговоре не были обозначены мотивы решения, а потому и отсутствовали ссылки   на законы. Всё было изначально предрешено. 4 февраля 1738 года население Штутгарта и прилегающих деревень с утра пораньше высыпало на улицы. Магазины и лавки были закрыты. Все городские ворота находились под усиленной охраной. Пришлых евреев накануне изгнали из города. 2000 солдат окружили рыночную площадь по периметру, их шеренги стояли вдоль всего пути следования – от здания парламента до места казни. Приговор был оглашён в 9 утра.   На протяжении всего пути осуждённый читал еврейские молитвы. Четыре палача ввели его на эшафот, и через мгновение Зюсс уже качался в петле. Ко дню казни местные умельцы изготовили железную клетку с откидным полом, в ней тело повешенного провисело около шести лет   для устрашения евреев.

  Посетитель Еврейского музея в Берлине может ознакомиться с некоторыми документами, свидетельствующими о размахе деятельности   Зюсса Оппенгеймера, и признать в нём личность, намного опередившую своё время. Но даже если пренебречь документами, мимо железной клетки, спускающейся с потолка, не пройти. Это – модель той, в которой Зюсс был повешен в Штутгарте на излёте своей блистательной карьеры. Сейчас в клетке размещены три плоских экрана. Нажав соответствующую кнопку, можно познакомиться с отрывками из трёх фильмов, посвящённых первому еврею, оказавшему влияние на ход немецкой истории – пусть в пределах одного герцогства.

  Жизнь после смерти

  Находясь в заключении, Зюсс предсказал, что после смерти о нём будут долго вспоминать, сочинят множество небылиц, которые разлетятся по свету, и он не ошибся. Посмертная история Зюсса – это зеркало сложных и неровных немецко–еврейских отношений, которые по сей день остаются проблематичными. Отношение к Зюссу и его судьбе – своего рода лакмусовая бумажка. Поначалу после смерти появилось множество обличительных памфлетов и трактатов, баллад, пасквильных листков, гравюр, изображавших позорную казнь «лжеца и мошенника» Зюсса. Затем интерес к нему угас.

  Спустя почти столетие молодой романтик Вильгельм Гауф, сказочник и новеллист родом из Штутгарта, обратился к истории Зюсса. Романтики тяготели к прошлому и одновременно к экзотике, выбор Гауфа оказался удачей. К тому же процесс эмансипации немецких евреев набирал силу. В новелле Гауфа «Еврей Зюсс» (1827) герой представлен энергичным исполнителем воли герцога. Он идёт на подкуп, на хитрости и нечестие, чтобы угодить господину, удовлетворить его тиранические наклонности. При этом его собственная жажда власти также оказывается утолённой. Хотя новелла Гауфа не свободна от антисемитских клише,   еврей Зюсс впервые предстаёт в ней как жертва неправого суда. К тому же Гауф придумал Зюссу сестру Лею, образ которой вдохновит других менее известных, ныне забытых литераторов.

  Эрнст Фридрих Грюневальд сочинит драму «Леа» в 1847 году, а через год с пьесой под таким же названием выступит Альберт Дульк. Пьеса «Леа» была создана этим писателем, близким к движению «Молодая Германия», на гребне революционной волны 1848 года и выразила либеральные тенденции времени, которые проявлялись в признании права евреев на эмансипацию и права немцев на сочувствие им. Показательно, что именно в это время Карл Гуцков, в недавнем прошлом лидер «младогерманцев», создаёт драму «Уриэль Акоста», герои которой – евреи.

  Их современники Роберт Прутц и Карл Теодор Грисингер также воскрешали образ Зюсса в своих эссе и исторических новеллах.

  Фейхтвангер, принимаясь за роман о Зюссе, интересовался не столько произведениями предшественников, сколько историческим материалом. Он штудировал многочисленные памфлеты и работы вюртембергских историков–антисемитов, повторявших многие небылицы о Зюссе и демонизировавших его образ. Настоящих исследований о нём, его биографий   в ту пору не было. А между тем в архиве Штутгарта хранились 132 пухлые связки – материалы   процесса по «делу Зюсса». Эти документы были закрыты почти 200 лет, доступ к ним стал возможен после Первой мировой войны. Фейхтвангер к документам следствия не обращался.

  Первой, кто основательно «покопался» в архивных бумагах, была Зельма Штерн, написавшая солидную монографию «Еврей Зюсс. К вопросу немецко–еврейской истории». Книга вышла в Берлине в 1929 году. За три года до этого в Штутгарте увидела свет беллетризированная биография «Еврей Зюсс Оппенгеймер: великий финансист и галантный авантюрист 18 столетия», автором которой был Курт Эльвенспёк.

  В 1994 году Хельмут Хаазис опубликовал материалы своих длительных архивных разысканий. Четыре года спустя он выпустил монографию под «говорящим» названием – «Йозеф Зюсс Опенгеймер, по прозванию еврей Зюсс. Финансист, вольнодумец, жертва правосудия» (HellmutG. Haasis: JosephSüß Oppenheimer, genanntJudSüß. Financier, Freidenker, Justizopfer. ReinbeckbeiHamburg, 1998).

  Сегодня в драматическом театре Штутгарта можно увидеть пьесу Клауса Поля, а в оперном театре Бремена послушать оперу Детлефа Гламмерта о еврее Зюссе. Интерес к этой личности не умирает, возможно, не только из–за её трагической судьбы, но и в силу того, что сам тип этой сильной, незаурядной личности остаётся востребованным в наши дни. Нет–нет, да и появляется новый еврей Зюсс, пусть не в Германии, так в России.

Метаморфозы в посмертной судьбе

    Работы Хельмута Хаазиса положили начало   неофициальной реабилитации Зюсса. «Дело» Зюсса не пересматривалось, но общественным мнением он был посмертно оправдан. Городские власти Штутгарта по случаю трёхсотлетия со дня рождения Йозефа Зюсса Оппенгеймера приняли решение увековечить его память, тем самым восстановив его доброе имя. Небольшая площадь в центре города 15 октября 1998 года была названа в его честь.

  Потрясающая метаморфоза довольно быстро обрела своего Овидия: российский бард Александр Городницкий   запечатлел её в песне «Штутгарт» (1998), первая строфа которой   звучит так:

  Был и я когда–то юн и безус,

  Да не помнится теперь ничего.

  В этом городе повешен был Зюсс,

  Эта площадь носит имя его.

  Был у герцога он правой рукой,

  Всех правителей окрестных мудрей,

  В стороне германской власти такой

  Ни один не добивался еврей.

Представьте только, как удивился и как порадовался бы Лион Фейхтвангер, доживи он до конца века и окажись на этой площади неподалеку от старого Монетного двора! А вот чувства тех, кто в 1940 году приказал снять фильм «Жид Зюсс»,   кто его поставил, кто в нём играл, их чувства при известии о реабилитации и чествовании Зюсса даже не берусь описывать. Впрочем, оставим сослагательное наклонение и обратимся к реальности, то бишь к роману.