Во власти пьяной инквизиции

ИЗ ЖАЛОБЫ ЗАКЛЮЧЁННОГО 4 ОТРЯДА КАРГОПОЛЬСКОГО ЛАГЕРЯ НКВД СССР БОРИСОВА К.П.

НА ИМЯ ГЕНЕРАЛЬНОГО ПРОКУРОРА СССР ВЫШИНСКОГО А.Я.
[…] В час ночи на 6.6.38 я был вызван в кабинет № 74 к Антонову, который меня продержал до 6 часов утра. Все это время я стоял на ногах около стенки. Следователь Антонов требовал у меня ответа на заданные им три вопроса. Я ему ответил, что вопросы эти глупые и отвечать на них я не буду. Тогда следователь Антонов стал мне наносить удары по всему телу и, наконец, ногой вытолкнул из кабинета и отдал конвоиру для отправки в камеру № 6. Староста камеры увидев меня побитым, посоветовал подписать все, что напишет следователь, лишь бы сохранить здоровье и тут же добавил, что если я не подпишу, надо мной будет проведена инквизиция.

Первая инквизиция началась 14 июня 1938 г. «Полет с парашюта», т.е. выбивание из под меня стула. После падения я получал ушибы позвоночника и расстройство желудка, сопровождавшегося рвотой. Таких «полетов» было организовано 10 раз […] Далее я был снова вызван в кабинет № 74 к Антонову, где застал также н-ка 4 отд. Ширина. Из кабинета № 74 меня провели в кабинет Ширина, туда же одновременно со мной провели какого-то арестованного с орденом на груди. Нач. Ширин, увидя орден Ленина сорвал его с арестованного и бросил в угол, куда меня поставили. Я нагнулся, чтобы поднять орден Ленина, но тут же на меня набросились следователи и стали бить ногами […] 

В 2 часа ночи конвоиры, избивая, потащили меня опять в кабинет к Антонову. Антонов набросился на меня с побоями. Вскоре пришел Ширин и набросившись на меня с угрозами, стал требовать, чтобы я указал ему местонахождение несуществующего склада оружия. Я ему заявил, что это его фантазия, что ни о каком складе оружия я не имею представления. Тогда меня перевели в кабинет № 51, плохо освещенный, где был один диван и два стула. Тут же мне снова предложили, чтобы я говорил и клеветал на себя. Я решительно отказался. Тогда Ширин позвонил и в кабинет пришел следователь Гуня пьяный и с ним, также пьяный Антонов. Они заткнули мне рот фуражкой и положили на стул спиной кверху. Гуня вывернул мне руки на спину, а голову заложил промеж ног. В это время нач. 4 отд. НКВД Ширин стал меня бить ножкой стула. Я потерял сознание и очнулся лишь в коридоре, облитый водой. Рядом со мной в коридоре, также без сознания, валялся какой-то "труп". Потом я узнал – это был командир красного партизанского отряда, инвалид, персональный пенсионер т. Асауляк […] Товарищи по камере пришли в ужас, увидев меня всего избитого. Они насчитали 33 черных полосы от побоев ножкой стула […]

Через три дня меня опять вызвали в кабинет № 74 к Антонову и опять повторилось все то же – снова меня усадили на стул, привязали к спинке стула. Ширин вышел, а два следователя Антонов и Гуня в пьяном виде хвалились, что выпили по сто грамм спирта, стали надо мной издеваться. Я потерял сознание. Антонов в этом же кабинете № 51 заснул на диване, а Гуня вытащил из кармана стальной предмет, открыл мне рот и наставляя на каждый зуб прессом стал ломать и скалывать мне зубы. Таким образом он сломал мне три зуба – один нащербил, а два совсем выбил. А когда я потерял сознание, он облил меня водой, отвязал от стула и поставил к стене.

В это время проснулся Антонов. Гуня занял его место, а Антонов начал бить меня боксерскими приемами […]

Через пять дней меня вызвали в кабинет № 74, где я застал Антонова и Гуню, это было около 3-х часов. Следователь Гуня сказал, что пора ехать. Меня вывели во двор, где стоял «черный ворон». Меня ввели туда, положили лицом вниз, на пол с завязанными руками и глазами и повезли. Ехали мы долго. Потом остановились. Меня вытащили из «черного ворона» и куда-то повели, все время держа за руки. А когда мне развязали глаза, то я увидел что стою около вырытой могилы на кладбище «Каличье». Тут же Антонов мне предложил ответить на «три вопроса». Я категорически отказался, тогда Антонов заявил мне, что он расстреляет меня. Я сказал: «Можете расстреливать, а врать и клеветать я ни на кого не буду». Следователь Гуня стал щелкать револьвером и проделал три спуска револьвера. После этого меня с повязанными глазами повели обратно. По дороге у меня упала с глаз повязка. Когда подошли к «черному ворону», шофер по фамилии Шкребот начал бить меня ручкой от дверцы. Затем привезли снова в НКВД и потребовали от меня подписи, что я никому не буду говорить о происшедшем […]

26 августа суд. спец. коллегии Винницкого областного Суда, при закрытых дверях, в здании тюрьмы рассматривал дело по обвинению нас, бывших красногвардейцев партизан и командного состава – во время гражданской войны, в принадлежности к Украинской националистической военной боевой организации. Я и все обвиняемые виновными себя не признали […]
Я и все обвиняемые заявили, что нас пытали и избивали и тут же просили суд вызвать на заседание свидетелей наших сокамерников. Суд вызвал лишь свидетелей со стороны следователей, также обоих подследственных Козиса и Суханского […]

Козис говорил явную ложь. Надо учесть, что сам Козис бывш. зам. пред.обл. Винницкого исполкома, еще сидя в камере, в мае мес., в 20 числах 1938 г. при тюрьподе Обл. Вин. НКВД получил задание от н-ка 4 отдела, чтобы он дал список на вербовку красногвардейцев и партизан, чего он Козис не мог сделать. И вот прийдя в камеру № 14, стал просить совета у товарищей по камере, как ему выполнить задание данное ему н-ком. На помощь ему пришел бундовец Дыклер и стал составлять список на красных партизан и красногвардейцев. Первый список состоял из всех евреев. Этот список н-к отдела не принял, так как евреи к националистической украинской партии не подходят и приказал сделать из украинцев. Список был пересоставлен на другую группу. На нас 8 человек, этот список н-к одобрил и Козиса накормил котлетами и колбасой с булкой […]

В результате я был приговорен Винницкой спецколлегией Обл. суда к расстрелу. И только Верхсуд СССР, куда направлена жалоба, заменил мне расстрел 10 (десятью) годами лагеря. Так же было и с прочими обвиняемыми по настоящему делу.
ГА СБУ. – Спр. 47806-ФП. – Т. 1. – Арк. 87-89.
Машинопись. Заверенная копия.