Ради чего Кремль так вцепился в Савченко

Надежде Савченко продлили срок в СИЗО. На полгода, до ноября. Следователям нужно еще шесть месяцев, чтобы попытаться доказать ее виновность. Это та самая история, когда в прямом эфире рождается символ и умирает человек, пишет Павел Казарин для Крым.Реалии.

Надежду Савченко взяли в плен еще в июне 2014-го. Украинская армия уже освободила Мариуполь, военные пробивали коридор вдоль границы, отрезая ДНР от российской территории, а пространство «народных республик» сжималось. До освобождения Славянска оставалось две недели, до падения Боинга – один месяц, до Иловайского котла – два.

Ее взяли в районе Луганска – лейтенанта Военно-воздушных сил, ушедшую в отпуск, чтобы воевать добровольцем в батальоне «Айдар». Сперва допрашивали в Луганске, причем видео с этим интервью есть в Сети. Затем вывезли в Россию. После чего Следственный комитет заявил, что ее задержали в тот момент, когда она ехала в такси по Воронежской области, перейдя границу как беженка.

И тут добавлять, собственно, нечего, потому что нельзя ничего добавить в тот момент, когда люди с большими звездами говорят такую неправду, которую неловко даже логически препарировать. Ну, вот есть видео, где она в наручниках в Луганске говорит, что воюет за Украину, а потом она в Москве, и Маркин говорит, что она перешла границу нелегально. И единственный вопрос, который возникает в этот момент – зачем?

Ну, понятно, почему ее берет в плен батальон «Заря» – тот, который возглавлял Игорь Плотницкий, который сейчас глава ЛНР. Потому что война, бои на подступах, «обменяем на наших» и прочее. Понятно, почему ее допрашивают на камеру – мы живем в эпоху информационных войн, телеобъектив важнее ствола, слова тяжелее металла, нужны ответы на вопросы, а чаще – просто сами вопросы и интонации. Но почему ее затем перевозят в Москву и начинают судить? Ведь по логике вещей это проигрыш.

Ведь женщина на войне – это история про сочувствие и триумф духа. Потому что мужчина на то и мужчина, ему положено воевать. А когда воюет женщина, к тому же кадровый офицер, которую берут в плен и решают судить – это ведь имиджево очень дурная история, в первую очередь, для тех, кто хочет выносить приговор. Сколько бы мы ни играли в равноправие, в душе мы все равно сексисты и обречены сочувствовать воюющей женщине больше, чем любым вооруженным мужчинам.

И вот чего я не понимаю – так это того, на что рассчитывала Москва. Понятно, что российская судебная система не рассчитана на оправдательный приговор, что стоит угодить ей в зубы – и она будет тебя медленно жевать до самого конца.

Но ведь кто-то давал отмашку на начало суда и следствия. Кто-то же решил, что лучше придумать про такси, Воронеж и нелегальное пересечение границы, а затем еще и про соучастие в убийстве российских журналистов как единственную причину для суда над гражданином другого государства. Зачем? Чтобы что?

И я ведь понимаю, что система не бывает полностью рациональна именно потому, что она система и вынуждена обслуживать свои собственные интересы. И что иногда желание одного не самого крупного винтика системы получить профит бьет по самой системе. Но даже если оперировать в данном случае не интересами вертикали, а интересами деталей вертикали, то все равно – зачем?

Есть еще те, кто верят, что Савченко хотят осудить, чтобы затем отпустить, продемонстрировав милосердие Путина, но она разбивается о выдвинутое ей обвинение. Потому что можно помиловать того, кто украл или даже станцевал в церкви – хотя Толоконникову не отпустили, и свою «двушечку» она просидела почти целиком без двух с половиной месяцев – но освобождение «убийцы» вряд ли удастся объяснить собственному электорату. К тому же, Надежда Савченко сегодня стала больше самой себя, превратившись в символ – который и депутат Рады, и депутат ПАСЕ и за судьбу которой хлопочут раз от раза самые высокие чиновники отовсюду. Но это ничуть ее освобождение не приближает, а напротив, отдаляет.

Ведь современная Россия вот уже полтора года борется за право считаться сувереном. То есть за право поступать как заблагорассудится без оглядки на чьи-то требования. Именно за это суверенное право не извиняться и не признавать ошибок сегодня едут воевать на Донбасс люди из далеких «бурятий». И в российской матрице принятия решений помилование может происходить лишь тогда, когда это внутреннее желание первого лица, а любой намек на то, что решение принимается под давлением, эту возможность умножает на ноль.

То есть Савченко могли бы освободить как Ходорковского – чтобы это выглядело доброй волей и правом на милосердие. И неважно, сколько закулисных переговоров предшествовало этому судьбоносному для экс-олигарха решению – на публике оно выглядело лишь как суверенное снисхождение. И именно поэтому каждое новое требование освободить украинского штурмана делает вероятность амнистии лишь еще более призрачным.

Скоро исполнится год, как Надежда Савченко вынуждена быть символом. Для России – права на суверенное безумие. Для Украины – мужества и стойкости. И чем дольше украинский офицер сидит в тюрьме – тем безальтернативнее ее статус в глазах граждан страны. Но черт бы меня побрал, если бы я, выбирая между символом в тюрьме и девушкой на свободе, предпочел бы первое.