FINITA LA COMMEDIA «ARION».

4-я глава (последняя).  ВОЛШЕБНАЯ ПЛИТКА.

  1.         Ангел Азраил.
  2.        Новые открытия Ариона.
  3.        Катастрофа.
  4.        На шум вертушки.
  5.        Ариадна.

1.АНГЕЛ АЗРАИЛ.

   Через год в кабинет администратора влетела дамочка. Начав голосом скрипки «откуда у вас?», она закончила голосом разъярённого контрабаса «этот дурак экскурсовод? Из его анкеты следует, что я бабочка-капустница, а я известная балерина и скоро будут счастливой!». За дамочкой в кабинет ворвался ещё один посетитель с перекосившемся лицом. Он до того лихо влетел в кабинет, что промахнулся мимо администратора и загрузился в угол, но это только больше сорвало его нервы. Первую часть возмущения он изложил открыто, обозвав Ариона «совершеннейшим дураком с указкой», а вторую -  шёпотом на ухо администратора. Посетители осаждали хранителя музея и требовали мер к дураку экскурсоводу, пока хранитель музея не оглох от крика, шёпота и не отсырел от слез.

    Дамочка была первой жертвой Ариона. А началось это с решения экскурсовода: воскресить себя, как человека с новой сверхмогущественной идеей. Он выуживал идею во время походов по периметру музея с сучковатым посохом монаха Светлого Даниила, жившего на Святой Горе Афон, который, по утверждению бритоголового лобастого продавца с отбойными глазами магазина «Антиквариат будущего», был вознесён на седьмое небо. Экскурсовод становился толковым знатоком окружающей флоры и мог на ощупь отличить анютины глазки Иван – да – Марья  от волчьих ягод и написать фолиант в полторы тысячи страниц о магических свойств анютиных глазок, из которых на Руси делали самые сильные любовные настои. От фолианта Арион отказался. Титул профессора ботаники был не лучше титула грустного профессора истории. Профессора ботаники были помешаны на гербариях с засушенными растениями, приклеенными на бумаге. Посох пришлось забросить через неделю. Он вызывал у экскурсовода набожные мысли, которыми он делился с администратором, и желание присоединится  к братии, поселившейся  в кельях монастыря Великомученика Святого Пантелеймона.

- У Вас чуткая и чистая душа, чтобы утешать заблудших и помогать ослабшим,  - отвечал хранитель музея, пытаясь вытолкнуть экскурсовода из музея. – Там тонкая божественная тишина, которая требуется размышляющему человеку, - душевно заплетал администратор и обещал дать даже подъёмную копейку.

- Вы нарушаете условия договора! – благочинно отвечал Арион, - но я не жлоб. На первый раз достаточно Вашей месячной зарплаты.

   Экскурсовод часами просиживал возле заплесневелых труб органа, скрестив под собой ноги по подобию знаменитого индийского йога Сельвипули, и вслушиваясь в умирающие звуки Баха, в которых было пение небесных сфер, чувствовал себя сверхчеловеком с душой язычника. Душа язычника уводила Ариона в холодные каменистые пещеры к предкам в мамонтовых шкурах, поклонявшихся огню. А от сверхчеловеческих желаний экскурсовод расписывался в платёжной ведомости капитан бомбардир император Арион первый.  В кафедральном соборе, в котором располагался музей, Ариона привлекали не мозаика, витражи, арки, фрески, гробницы, изображения античных философов Аристотеля, Гомер, Вергилия,.. Всё это было не интересно, потому что создавалось человеком, а вот то, что было под куполом, сотворить человек не мог.  С риском для жизни экскурсовод взбирался по мраморным стенам, расписанными библейскими сюжетами, под огромный купол  красно – ржавого цвета, подобный короне. Под куполом воздух бы пропитан удушливой сыростью, клубилась темень, изредка разбавляемая светом, который освещал сосновые подмостки, на которых теснились ангелы. Среди них самый дряхлый, задыхающимся от старости  ангел Азраил с медными глазами и огромной кустистой бородой, который  видел  сотворение мира, искушение Люцифером Лилит, любовь Одиссея и Пенелопы....   Азраил говорил, что Всевышний приковал его к бессмертию и сколько бы он не старел, он никогда не сможет умереть и вынужден созерцать только свою бесконечную старость. 

- Мир такой же дряхлый, как и я, -  вздыхал ангел. – Как во мне ничего не появится нового, так ничего нового не появится и в нём. Человек стремится познать высшее, - вещал он, - но как он может познать высшее, если он не в силах разобраться с низшим, с тем, что он видит каждый день. Он не может измерять даже тяжесть пламени, вернуть день прошедший, или ускорить  день сегодняшний, чтобы приблизить день будущий. - Он хлопал крыльями, похожими на обдёрганную рогожу и добавлял. -  Однажды ты совершишь  такой поступок, который делают все люди и не раскаешься, потому что ты честолюбив и не познал Всевышнего, как и другие, но  ваш мир Всевышний наделил тем,  что спасёт вас

   Арион слушал его, но разве мог он понять того, который видел всё, чьи память и чувства никогда не прерывались смертью.  Иногда он катался на нём, и, срываясь с него, таранил стены музея, вызывал шум горных обвалов, селевых потоков, снежных лавин, землетрясений… От ушибов его голова проросла шишками и стала похожа на морскую рогатую мину. Идеи не было. Было тайное поощрение администраторов экспериментов, особенно с ангелом, в тайной надежде, что скоро из-под купола грохнется мешок с костями экскурсовода. В отчаянии Арион обматывался спиралями из электрических плиток, подключался к сети, накалялся, словно чугунная чушка, и проникался геростратовскими идеями. Красный экскурсовод вызывал у хранителя музея убеждение, что он отлично выдержит испытание даже во время путешествий  в Космосе.

- Поближе к Богу? - спрашивал Арион. - Или к императорам?

- Дело не в личностях, - вздыхал администратор, понимая бесперспективность своих замыслов, - такие путешествия не измеряются расстоянием.

2. НОВЫЕ ОТКРЫТИЯ АРИОНА.

    Полгода экскурсовод потратил на возбуждающие напитки. Он пил горькую, вязкую, словно мазут и крепкую, как серная кислота, которая сжигала внутренности, и ходил по музею, выпуская из ноздрей клубы дыма, как сказочный Змей Горыныч, погружая  посетителей в огнедышащие вздохи. Сказочное явление привлекало больше люду, среди которых проявлялись и дружественные иностранцы. Они фотографировали огнедышащего Ариона, а потом печатали его на первых полосах  недружественных газет и журналов с подписью «Русский Змий».

- Вы  погубите музей, - жаловался хранитель музея.

- Я всего лишь подтверждаю, что наши сказки не выдумка, а быль, - отвечал Арион. – Что они забугорные хвастаются своими Большими Джонами, Освободителями Биллами, Томами и Джерри. У нас, если Горыныч, так Горыныч. Если дыхнёт, мало не покажется, и если Яга, так Яга, а не костлявая тётка на метле.  Ихний кот всё гоняется за какой-то мышью и никак к когтям прибрать не может. А наш кот? Да он вмиг  разодрал бы её.

    От горькой  Ариону  пришлось отказаться. Экскурсовод нажил водянку. Она стала объектом пристального внимания администратора, который  смотрел на Ариона, как на беременную женщину и популярно объяснял, что здоровье - это не личный его капитал,  а общественный  и, тыкая во вспухший живот экскурсовода, утверждал, что тот халявно распоряжается им и оттягивает государственные денежки  на лечение собственного живота под инфракрасными лучами.

- У нас кризис личности, - администратор закатывал глаза, словно хотел прилепить их к потолку, - и общественные рейтинги, - объяснял патрон. – Мы можем исчезнуть, как в Бермуде. А Вы игнорируете!

    В ответ Арион мягко упрекал  администратора его закоренелыми радикулитами, больным сердцем, гриппами и ангинами, которые пожирали такие капиталы, что на корню лопались гигантские новостройки на сибирских окраинах.  Экскурсовод тайком побывал даже возле плиты фараона и возвратился в музей с мыслями, словно раскисшее мыло. Он препарировал самого молодого ангела в надежде на чудо и стал обладателем двух деревянных иконок, трёх оловянных крестиков и золотой чеканки с двуглавым орлом, которую хранитель музея конфисковал, как народное богатство, которое нужно приумножать. Через неделю Арион увидел, что золотой орёл пал жертвой золотых дел мастера, который превратил хищника в червонную печатку в форме гуся на указательном пальце администратора.

- Приумножаем? - бросил экскурсовод.

- Фамильное золото! - пробормотал хранитель музея.

   Арион понял, что в фамильное золото патрон превратились бы  блюда, серебряные кубки…, если б они не числились в столовой утвари императора. Через полгода бесплодных попыток Арион стал травить своё сознание могуществом. Он надевал монаршие  шубы, шапки даже в сорокаградусную жару и тайком таскался по углам, задыхаясь от запаха нафталина и обливаясь потом. По музею пошёл слух о странных приведениях, которые предпочитали допотопным балахонам соболиные меха.

- Вы не знаете, кто эти привидения? - подозрительно спрашивал администратор  и тянул носом.

   От экскурсовода пахло как от ломбардной моли.

- Да это любители, - Арион щёлкал по горлу, - в белой горячке, им всё кажется, поставьте на входе  алкотестер.

   Ещё полгода Арион оккупировал кареты, коляски, возки в надежде на сверхъестественное озарение. От долгого сидения он заработал геморрой, а от запаха лака, которым покрывали транспортные средства, дабы предохранить их от гниения, астму. Арион умывался в царских тазах и утирался красным рушником с красным петухом. Он нагонял императорскую осанку, но дальше осанки дело не продвигалось. Не помогал даже нашатырь, который экскурсовод закачивал в нос, словно собирался полоскать его. 

- А ты за идеей сходи к нашему администратору, - советовали ему, и так нахваливали хранителя музея, словно тот был величайшим тружеником, перепахавшим весь земной шар и взрастившим хлеба с зерном в добрый кулак и стеблем с хорошую осину.

   Тайком от администратора Арион пускался в самые рискованные и хитроумные авантюры. Он предоставлял монаршую одежонку  напрокат, взимая за одну только примерку шубы полтинник, за катание в карете, которую Арион таскал сам, словно лошадь, целковый, а за примерку ботфортов - три целковых.

- Почему ж так дорого? - возмущались посетители.

- А вы найдите такое место, где за три целковых можно побыть императором!

   Посетители подавленно молчали, так как побыть императором за три целковых можно было только в этом музее.  Арион увеличивал цены за прокат, утверждая, что повышение рыночной цены императора находится в прямой зависимости от повышения базарных цен. Можно было стать на путь расхитителя государственного добра и толкнуть соболиную шубу поклоннику императора, а карету - поклоннику исторических реликвий. Экскурсовода останавливало существование прокурора. Арион пошёл на риск и продал администратору зоопарка  дряхлого ангела Азраила за тридцать целковых.

- Я знал, что ты меня продашь, - сказал ангел, - но я не в обиде. Люди всё продают. Если в их руках окажется Бог, они продадут и Бога, но Всевышний мудр. Он сделал их бессмертными, но подвёл им смерть, чтобы укоротить срок их жизни на этой планете и на других, на которых они будут жить, чтобы они не успевали разрушать созданное Им.

    Через месяц  Арион начал  рыскать по социологическим институтам, выдавая себя за диссертанта-соискателя.  Он год блуждал в жидких социологических анкетах отечественного и заграничного происхождения и разрабатывал свою анкету, чтобы  абсолютно точно уяснить место человека Ариона в этом мире и его сверхмогущественных идей. От имеющихся анкет пришлось отказаться. В них был такой же хаос, как и в социологических институтах. Экскурсовод понял, что нужно начинать с нуля. Он соскрёб железной щёткой со стены колесницы с охотниками и их жертвами, выбросил на свалку машину времени, распродал ремесленнический инструмент по производству  археологических ценностей и занялся чисто теоретическими исследованиями. Он купил новую ручку с вечным пером у еврея в булочном магазине,  приобрёл амбарную книгу толщиной с библию по цене, не уступавшей цене самой библии, на рынке у цыгана. За год каторжного труда Арион высох как скелет доисторического животного «Великого пожирателя пресмыкающихся» и покрылся известью, словно череп неандертальца. После года упорного труда Арион зашёл в хозяйственный магазин «Тысяча мелочей и больше», купил на последний целковый белую квадратную кафельную плитку и, возвратившись домой, высек на ней свои размышления. Черновики раздумий, которыми была завалена его комната, он сжёг. Плитка оказалась совершеннейшим чудом. Она знала всё явное и тайное. Даже подневольного кузнеца Агамемнона из греческого города Фифы, который подковывал Буцефала Александра Македонского. Он чувствовал себя отлично, пока не понял, что кафельное чудо обладает существенным недостатком. Оно могло рассказывать, но не показывать. Ещё год Арион упорно бился над обратной стороной своего чуда. Заявляясь из музея, экскурсовод сразу же брался за ремесло и все больше уходил в дебри изнурительной работы, от которой его весёлые глаза покрывались ледяной коркой, ладони становились похожими на черепашьи панцири, а молодая и здоровая кровь превращалась в кровь шершавую, как наждак. Ариону было горько от новых открытий, что шершавая кровь перерождает человека в существо, на которое смотрят как на скотину и забывают, что у этой скотины есть душа и разум. Грустные размышления приводили его к мысли, что человек бессилен перед могущественными стихиями природы. И достаточно подуть ледяному ветру, как человек забивает живую тварь, которую сам же кормил и её шкурой прикрывает собственную шкуру не в пример твари, которая довольствовалась своей шкурой. Человек посягал на первозданность, как на собственный двор и все ради того, чтобы сохранять в сытости и тепле свой пупок. Он  превращался  в выносливую лошадь Пржевальского, которая не изменилась со времён Чингисхан. В чертах его лица проглядывалась лошадиная усталость и лошадиное выражение. Мысли Ариона превращались в мысли жвачного животного, от которых постоянно хотелось есть и спать. Даже во сне экскурсовода не оставляло ощущение, что он погружается в доисторическую эпоху, где не было будущего, где настоящее было зыбким и грустным, где его прошлое  теряло смысл и  умирали его бывшие радости. За каторжной работой он забывал привычные названия привычных вещей. Его буйное воображение тускнело и цепенело, но наряду с этим  он слышал пение небесных сфер, и ему чудилась сверкающая золотая колесница с гением Арионом с волшебной плиткой. Он поддавался чудному обману воображения, где все смертное кажется бессмертным, малое - великим, человеческое – сверхчеловеческим.

И кто не поддавался этому обману? Великий ли завоеватель Азии или тот, кто считает завоевателя великим?

   Арион просветлел, когда увидел на оборотной стороне кафельной плитки изображение патрона, который сидел с удочкой возле искусственного озера в метеоритных берегах. Плитка могла показывать. К вечеру даже в недрах мироздания для экскурсовода не оставалось ни одной нераскрытой тайны. Мир, некогда обширный остров, превращался для него в крохотный островок, которое размывало время, разрушая труд человека и возвращая первозданности её обычную жизнь, отторгнутую рукой человека, Он слышал скрежет земного ядра, дыхание подземных вулканов, которые расшатывали земную твердь, чтобы расколоть её и бросить в бездну, утыканную раскалёнными звёздами. Арион вспоминал дряхлого ангела и думал, что тот не прав, что человек смирился с окружающей действительностью, и если он воюет с ней, то только затем, чтобы продлить свои мучения и умереть не сегодня, а завтра. Человек рождался для того, чтобы постигать науку ползать, слепнуть, глохнуть в мире, которому не было никакого дела до того, кто умер, кто родился, в котором все было равноценно, все тайна, все имело свой срок - и малое и великое.  Над одним покойником рвали волосы, наказывая собственную голову, но не настоящего виновника. Другому покойнику плевали вслед. И когда его проносили по улице, открывались окна в заглохших домах, оживали цветочные магазины. Люди разгребали пыль и извлекали из пыли свои человеческие привязанности. Дома становились весёлыми и цветистыми, и так до тех пор, пока они вновь не вымирали, словно от чумы, а цветы сохли от тоски людей. Смерть человека не вносила никаких  изменения в вечный порядок вещей.  Экскурсоводу  становилось грустно. Он смотрел на стены комнаты, которые на его глазах покрывались слизью, потолок - мхом, окна - плесенью. Утром он выходил на улицу и натыкался на просыпающуюся жизнь с её мутным воздухом, толпами, но, сделав несколько шагов, чувствовал страх затеряться в людском месиве. Он бегом возвращался в квартиру, где  был мир угасающих вещей, но в этом мире для него существовали вещи, достойные его человеческой привязанности: керосинка с неярким светом, чистые белые листы бумаги, ручка и кафельное чудо. Экскурсовод прислушивался к своему сердцу, которое жило не по его воле, а по собственным законам и по этим же законам оно должно было умереть.

3.КАТАСТРОФА.

   На следующий день ровно в полдень Арион сунул плитку в коробку из-под шоколада «Алёнка», спрятал в карман и направился в музей. По дороге он завернул в парикмахерскую, чтобы сбрить бороду. Она напоминала лошадиный хвост. Гардеробщица-старушка отказалась обслужить Ариона, сказав, что все парикмахеры заняты.

- И это все, что ты знаешь? - спросил Арион.

-  А ты что знаешь? - отпарировала старушка.

- Я знаю все! - веско заметил Арион, -  ты состоишь  в списке очередников на квартиру под номером пять тысяч тринадцать. – Гардеробщица  разинула рот, выказав тем самым большое уважение к посетителю. -  А получишь ты собственную квартиру, - он замолчал.

- Ну! Завтра, послезавтра, - заторопила старушка. - Шестьдесят лет жду. В каком месте?

- Там! - Арион ткнул в пол.

   Он оставил расстроенную гардеробщицу, прошёл сквозь очередь, как таран, смял мужчину, который вздрогнул от его слов, что парикмахерша возьмёт с него за бритье и стрижку в три раза больше, сказал, что после бритья ему нужно не хлебать пиво, а быстренько мчаться домой, потому что там жена тоже пьёт  пиво, но с другим, и если он вовремя  не прибежит, то... Арион развёл руками, оставив додумывать концовку  мужчине. Сев в кресло, он бросил.

- Сбрить!

   Из зеркала на экскурсовода смотрел человек, который владел тайной кафельной плитки.

- Могли бы и раздеться! - сказала парикмахерша. - Здесь зеркала, а не пивные стойки.

   Взгляд её Ариону не понравился.

- Дело не в этом, - грустно ответил он. - Дело в том, что ты затеряна среди флаконов с шампунью и кусков туалетного мыла, а дома среди пелёнок и распашонок.

   Парикмахерша раскрыла рот.

- Закрой рот! - бросил экскурсовод. -  И посмотри в зеркало. С закрытым ртом ты выглядишь лучше.

   Изумлённая парикмахерша посмотрела в зеркало. С закрытым ртом она действительно выглядела лучше.

-  Спасибо, - с благодарностью прошептала она.

   Возле музея стояла старушка с корзиной петрушки. Она  уронила корзинку, когда кафельное чудо Ариона показало ей её прадеда, который  был мелким бунтовщиком и триста лет назад тоже стоял на углу этого музея, продавая петрушку и заворачивая её в лики святых, за что его и четвертовали.

- А внуки мои, где стоять будут? - съязвила старушка.

- Если стоять на чем будет! - вздохнул Арион.

   Возле вахтерш экскурсовод сделал несколько запросов и остался доволен. Вахтерши побледнели, услышав, что когда они спали, в музей проник неизвестный через служебный вход. Экскурсовод поинтересовался и родословным древом вахтерш. Их прабабки тоже сидели на этом месте триста лет назад, но поклонялись не администратору, а Богу и проверяли не документы, а продавали свечки и образки. Среди посетителей экскурсовод произвёл сначала лёгкое замешательство. Арион оставил посетителей, когда среди них стал зарождаться циклон, взял курс к недрам музея и прошёлся по кабинетам служащих. Вышел он оттуда пропахший каплями Зеленина и с распухшей головой, словно прочитал сто томов достовернейщих мемуаров. Он знал то, что не знал даже самый могущественный владыка. Плитка, словно совершеннейший локатор, улавливала паразитический дух. Арион был близок к белой горячке. А кафельное чудо было красное и потрескивало, как раскалённая чугунная плита. Экскурсовод, опасаясь, как бы оно не развалилось вместе с его головой, три часа охлаждался под ледяной водой в личной душевой администратора.

   Речь  в кабинете администратора экскурсовод начал с  мощных интонаций, сказав, что только благодаря своей колоссальной воле и фанатическому упорству он понял: человек творит зло потому, что слишком долго живёт и успевает за столь долгий жизненный путь передать свои пороки. Что  неплохо было бы укоротить срок земного существования, в котором человек отмечало бы рождение нового человека с чашей, наполненной не вином, а родниковой водой с цианистым калием. Экскурсовод изложил и другой вариант, как искоренить в человеке зло. Человеческое бессмертие! И тогда никому и никогда не придёт в голову лишать другого человека жизни по той простой причине, что бессмертного человека невозможно ни задушить, ни повесить… Ещё с полчаса экскурсовод перечислял все блага бессмертия, в котором нельзя было замёрзнуть от стужи, умереть с голода или жажды. Последним благом оказалось непостижимое богатство человека. Даже самый нищий, собирая по копейке в миллиард лет, стал бы могущественнее всех существующих сейчас администраторов.

- Но я не знаю, как это сделать, - грустно закончил Арион. - И моё чудо тоже!

- А я знаю! - ответил администратор и потянулся к телефону.

- Вы нарушаете договор.

- Так я заключал договор с нормальным, а не с сумасшедшим.

   Арион продемонстрировал администратору своё чудо, которое показало хранителя музея с удочкой на озере в метеоритных берегах, где плавали мраморные рыбки.

- Продай! -  сказал поражённый администратор.

- Зачем?

- Ну! Нужно!

- Что нужно? Завтра я обнародую его!

- Размечтался, дурень!

   Через полчаса экскурсовод понял, что администратор совершенно прав. Проклятое чудо вместо добродетелей рода человеческого показывало одни пороки. Администратор вызвал даже сторожа, чтобы тот оценил изобретение Ариона. Сторож, как и положено, заявился с ружьём и охотничьим блеском в глазах.

- Кого? И где? – Он зарысил взглядом по кабинету. -  Я не спрашиваю, за что? Это в мои обязанности не входит.

- Да я тебя не для этого вызвал, - бросил хранитель музея. – Нужна твоя консультация.

   Сторож, сняв с неохотой ружье, упёр приклад в пол, завесил щетинистый подбородок на ствол и, тщательно ощупав руками  плитку, махнул рукой.

- Неправильная плитка у тебя, - сказал он Ариону, - Не тот кафель подобрал. Нужно было не заграничный ставить, а отечественный..

- А наделить твоё чудо волшебной силой ты можешь? – спросил администратор после ухода сторожа. -  Вот показало оно  человека, а я ткнул в него пальцем, и нет его.

- Да разве можно кафельную плитку  в десять целковых наделить такой силой, - взъерошился Арион. -  И откуда у всех администраторов такая мечта? Рассказывать, показывать она может. Так нет. Нужно ещё и пальцем потыкать.

   Из кабинета хранителя музея Арион вышел подавленный, с остатками кафельной плитки, которая треснула после десяти часов титанической работы найти святого человека.

- Эх, ты! - сказал администратор, глядя на осколки. - И сам не гам! И другом не дам! Собака на сене!

4. НА ШУМ ВЕРТУШКИ.

   Арион устал, он не хотел уже никаких сверхидей, но вернувшись в музей, почувствовал, как в его голове  проклюнулась очередная идея. Свою вавилонскую башню экскурсовод выстраивал неусыпным наблюдением за администратором и пришёл к потрясающему открытию. Патрон находил «Служебный вход» только по шуму вертушки, установленной в проходной. Арион провёл пробный эксперимент и остался доволен, когда утром, вырубив пробки, лишил механизм его электрической жизни. Администратор так и застыл с растерянным лицом на мраморных ступеньках. Арион прошёлся по музею. Эксперимент превзошёл все его ожидания. Вахтерши спали, забросив шерстяное хозяйство, над которым усердно трудилась моль. Служащие не замечали его, словно Арион был бесплотным человеком. Экскурсовод даже лишил их пишущих орудий и подсунул палочные. Они всё также писали сухими вишнёвыми веточками. Бухгалтер, щелкавший на деревянных счетах, прощёлкал по пуговицам Ариона со звуком пушечных выстрелов, когда тот изъял счёты. А кадровик усидел на своём месте, хотя экскурсовод и вытащил из-под него кресло. Через неделю Арион убрал все посторонние звуки из музея, дабы эксперимент оказался совершенно стерильным. Он ввёл строжайшее табу даже на шёпот среди посетителей и пожертвовал собственным языком, пришпилив его сапожной иглой к нёбу. В полночь перед понедельником Арион тайно проник в музей, снял вертушку, положил её на байковое одеяло и, благословив себя крестным знамением, двинулся к входу для посетителей. Вертушка была тяжёлой. Ноги скользили по паркету. Сто метров, отделявших «Служебный вход» от входа для посетителей, Арион преодолел за три часа. Утром торжествующий экскурсовод включил вертушку и увидел, как хранитель музея, а за ним и служащие направились на шум вертушки, прошествовали через вход для посетителей, где работала вертушка, и вместо того, чтобы отправиться по своим служебным местам стали рассматривать шубы, шапки... Патрон не узнавал Ариона, называл его «молодой человек», «дорогой товарищ экскурсовод». Арион был потрясён. Перед ним стоял человек с лицом администратора, но с мыслями пенсионера-посетителя. Возле самой дорогой шапки администратор вздохнул.

- Хочется взять на память? - ласково спросил Арион.

- Хочется!

- Так это же просто!

   Он сунул шапку за пазуху администратору со словами, что народное богатство принадлежит всем, и шепнул милиционерам, что в музей проник человек, который покушается на народное богатство. Патрона с шапкой выловили два милиционера.

- Но это же народное богатство! - сказал администратор.

- Моря и реки тоже народное богатство! - ответил Арион. - Но Вы же не суете их за пазуху!

   Вавилонская башня рухнула, когда Арион оказался в администраторских покоях. За столом сидел человек не с администраторским лицом, но с мыслями администратора.

- Это же моё кресло! - возмутился Арион.

- А документ у тебя на него есть?

5.АРИАДНА.

   Полгода Арион таскал вертушку в байковом одеяле от «Служебного входа» к входу для посетителей. Байковое одеяло превратилось в половую тряпку. Сам экскурсовод - в крепкого деревенского мужика. За эти же полгода он сменил тридцать администраторов и всех тридцать посадил на деревянную лавку. Экскурсоводу надоело таскать вертушку и надоело таскаться по судам, где его бывших патронов обвиняли в расхищении государственного добра. Он  уже готов был отказаться, но, зайдя в очередной раз в кабинет администратора, чтобы увидеть, кто же опять поселился в кабинете, он не поверил своим глазам. Ему показалось, что он видит сон, но это был не сон. Может вертушка переселила его в другое измерение? Администраторское кресло пустовало. Тяжёлые шторы были раздвинуты. Через окно вливался мягкий свет, который, падая на полированный стол, кресла, не отражался тенью.  Возле стола стояла  девушка. Арион потерялся и начал осматриваться  в надежде, что он ошибся, не туда забрёл. Он хотел по привычке возмутиться, но его потрясло незнакомое выражение на лице девушки. Он никогда не видел такого выражения. Он не мог даже обозначиться с ним. Он готов был ткнуть пальцем  и спросить, что у девушки на её лице, и как оно называется, и вообще: достойное ли это выражение появляться на лице человека, и имеет ли оно право быть,  или это нечто бестолковое, подковыристое, ненужное, которое,  не раздумывая,  нужно гнать, но девушка, словно угадав его мысли,  опередила вопросы экскурсовода.

- Это улыбка, - сказала она.

- А зачем она нужна? - спросил Арион. – Главное, чтобы было вот здесь, - он постучал по голове.

- Улыбка окрыляет  душу человека, - ответила она. -  А меня зовут Ариадна.

   Этого не могло быть, но это было. Он когда-то давно и неизвестно где слышал это имя, но девушка была не знакома. Арион не мог собраться с мыслями. Он хотел выйти, но его остановил голос.

- Пойдём, - сказала девушка.

   Она  взяла его за руку. Он шёл с ней по гигантской пустыне, но пустыней была его душа, в которой  умирали фараон Арион первый, император Арион, гений Арион, капитан бомбардир... Они умирали тяжело и медленно, как тяжело и медленно думал он о несовершенном, но земном мире, чувствуя, как в ладошке накапливается тепло от его спутницы. Старый ангел был прав: в вашем мире есть то, что спасает вас всех. Земное ещё не укладывалось  в его душе,  он слышал только его эхо, но  оно было рядом, оно шло с ним.

-

 

 

 

8
420
4