Отравленный Россией

Неоконченная проза Исаака Бабеля.

 13 июля 1894 года родился Исаак Эммануилович Бабель. В 1940-м году автор «Одесских рассказов» был расстрелян. Сталин не любил Бабеля, скорее всего, за «Конармию»: в его прозе было слишком много пота, крови и спермы и совсем не были слышны гомон фанфар и треск фейерверков.

 Илья Ильф сам себя называл «зевакой». Исаак Бабель был из той же породы. Вероятно, в этом и в самом деле было что-то одесское. Ему было интересно наблюдать жизнь во всех её проявлениях. Ему нравилось выворачивать наизнанку женские сумочки и изучать их содержимое. Единственное, о чём, по словам Бабеля, он мог писать до бесконечности, — это болтовня глупой женщины. Собственно, сама жизнь и есть такая болтовня…

 Собрание прозы Исаака Бабеля во все времена умещалось в один том. Он очень много работал, быстро сочинял для заработка, правил чужие киносценарии, но медленно писал прозу. Константин Паустовский цитировал Бабеля: «У меня нет воображения… Я говорю это совершенно серьёзно. Я не умею выдумывать. Я должен знать всё до последней прожилки, иначе я ничего не смогу написать. На моём щите вырезан девиз: «Подлинность!» Поэтому я так медленно и мало пишу. Мне очень трудно. После каждого рассказа я старею на несколько лет. Какое там к чёрту моцартианство, веселье над рукописью и лёгкий бег воображения! (…) Нужны цепкие пальцы и верёвочные нервы, чтобы отрывать от своей прозы, с кровью иной раз, самые любимые тобой, но лишние куски».

 «Человек должен всё знать. Это невкусно, но любопытно», — говорил Бабель Леониду Утёсову. Так он всматривался в уличные сценки, запоминал художества бойцов армии Будённого, разглядывал лица Ягоды и Ежова, лица упырей. Ягода ему рекомендовал, когда арестуют, всё отрицать.

Из рассказа «У батьки нашего Махно»: «Проведав об этом наутро, я решил узнать, как выглядит женщина после изнасилования, повторенного шесть раз». Эта неутолимая любознательность, инструмент, необходимый для того, чтобы переплавлять наблюдения за людьми в прозу, забрасывали писателя в гущу «невкусных» событий, в конармию Будённого (согласно иронической легенде говорящего про Бабеля: «Смотря какой бабель»), в колхоз, в объятия, как утверждают легенды, жены Николая Ежова, в общение с крупными партбоссами и высшими чинами НКВД. Ему были интересны руководители Абхазии и Кабардино-Балкарии Калмыков и Лакоба, уничтоженные Сталиным и Берией. Чрезмерная наблюдательность Бабеля подвигнула Сталина недрогнувшей рукой подписать предложенный ему длинный список на расстрел. Вот уж кто был шпион!

Он шпионил за повседневностью.

 Егор Гайдар любил задавать вопрос интервьюерам: «Вы из того поколения, которое читало Стругацких?» Вопрос можно перефразировать: «Вы из того поколения, которое километрами, жмурясь от наслаждения, цитировало Бабеля?»

 Русская литература не знает другого такого писателя, где слова стоят как вкопанные, строго в своих лузах, и их нельзя поменять местами. «От пяти до семи гостиница наша Hotel Danton поднималась в воздух от стонов любви. В номерах орудовали мастера». «Осмотрев этот табор, Коля Шварц сказал: «Дети, это не товар…» «Гусиная голова треснула под моим сапогом, треснула и потекла». «На носу у вас очки, а в душе осень». «Мишень зажглась на моей спине». «Рослая, белолицая — она плыла впереди обезьяньей толпы, как плывёт Богородица на носу рыбачьего баркаса». «Маня, вы не на работе, — заметил ей Беня, — холоднокровней, Маня…» «Папаша, — ответил Король пьяному отцу, — пожалуйста, выпивайте и закусывайте, пусть вас не волнует этих глупостей».

 Не знаю, цитируют ли новые поколения Бабеля километрами, но удивительным образом ровно этим, как выяснилось из мемуаров Лилианны Лунгиной, занималась предвоенная молодёжь. То есть прозу Бабеля знало наизусть несколько генераций советской интеллигенции. Возможно, теперь чтение Бабеля заменяет телепередача «Программа Максимум»: а что, фактура одесских рассказов и «Конармии» примерно такая же...

 Исаак Бабель имел возможность как минимум трижды остаться во Франции, где у него жила официальная семья, где он превосходным образом примирялся с действительностью, потому что свободно говорил по-французски. Так нет же, его тянуло в Россию. В 1927 году он писал из Марселя своему другу ещё со времён Одесского коммерческого училища Исааку Лившицу: «После трёхмесячного пребывания в Париже переехал на некоторое время в Марсель. Всё очень интересно, но, по совести говоря, до души у меня не доходит. Духовная жизнь в России благородней. Я отравлен Россией, скучаю по ней, только о России и думаю».

Просто Бабель не мог оторвать русский язык от его почвы.

 В мае 1939 года Исаака Эммануиловича забрали с недавно полученной дачи в Переделкине. «Не дали закончить», — сказал он своей гражданской жене Антонине Пирожковой. Что может быть хуже неоконченной прозы? 26 февраля 1940-го состоялось решение Военной коллегии: десять лет без права переписки с конфискацией имущества.