"Воспоминания о войне" Николая Никулина

Книгу с подобным названием можно встретить, наверное, в каждой библиотеке. Тысячи войн прогремели с давних времен, ведутся они и по сей день. И у каждого очевидца свои воспоминания о его личной войне.
В этом Николай Никулин, бывший сержант Волховского фронта, не одинок. Он тоже рассказал о своей войне. Но то, как он это сделал, заставляет после прочтения его воспоминаний задуматься, ощутив особый взгляд неординарного человека на те эпизоды, что случаются в каждой войне. Разгадка состоит в том, что написана эта книга, вышедшая в конце 2007 года в издательстве «Государственный Эрмитаж», профессиональным историком и ученым-искусствоведом, наделенным редким и удивительным даром образного восприятия и мышления.
Сопровождается она уникальными фотографиями Даниила Онохина, однополчанина Никулина по 311-й стрелковой дивизии.
В предисловии к ней директор Эрмитажа М. Пиотровский назвал Никулина «историком искусств от Бога». Эти слова многое значат, ведь Николая Николаевича он знает не понаслышке и с глубочайшим уважением относится к нему, как к человеку, проработавшему более полувека в Эрмитаже в качестве хранителя нидерландской и немецкой живописи. Имя Никулина на слуху в мире искусствоведения, как автора свыше 200 книг и статей, заведующего кафедрой зарубежного искусства в Институте им. Репина, профессора и члена-корреспондента Академии художеств.

Когда закончилась Вторая мировая война, чудом оставшийся в живых фронтовик Николай Никулин, которому довелось за четыре года побывать связистом, санинструктором, артиллеристом, снайпером, разведчиком и просто пехотинцем, попал в новые для себя условия. Теперь предстояло психологически перестраиваться на мирную жизнь, устраивать собственный быт. О войне вспоминать не хотелось, мысли о ней были неприятны. Учеба и непрерывная работа помогли на время уйти от тяжких военных переживаний. Но постепенно годы смягчили пережитое, и война вернулась воспоминаниями. Они нахлынули на него поздней ненастной осенью 1975 года, когда он проводил отпуск в одиночестве в Прибалтике на берегу моря. За неделю родилась рукопись книги, которую Никулин оценивает, как: «спонтанное, хаотическое изложение обуревавших меня мыслей…».

Для него она стала, как он пишет, «попыткой освободиться от прошлого, чтобы выскрести из закоулков памяти глубоко осевшую там мерзость, муть и свинство». Описания боев и подвигов в ней сведены к минимуму, зато присутствует подлинная атмосфера войны через восприятие обычного рядового солдата, того, кто расплачивается за все, гибнет под пулями, кто, в отличие от генералов, победоносных мемуаров не пишет.

С высоты сегодняшнего времени Никулин-искусствовед образно дает описание первого этапа войны между Советским Союзом и Германией:

«В начале войны немецкие армии вошли на нашу территорию как раскаленный нож в масло. Чтобы затормозить их движение не нашлось другого средства, как залить кровью лезвие этого ножа. Постепенно он начал ржаветь и тупеть и двигался все медленнее. А кровь лилась и лилась. Так сгорело ленинградское ополчение. Двести тысяч лучших, цвет города. Но вот нож остановился. Был он, однако, еще прочен, назад его подвинуть почти не удавалось. И весь 1942 год лилась и лилась кровь, все же помаленьку подтачивая это страшное лезвие. Так ковалась наша будущая победа».

В этой войне, как пишет далее Никулин, действовал принцип: «давить массой тел». Не так давно на эту тему возникла дискуссия между двумя писателями: петербуржцем Даниилом Граниным и жителем Гамбурга Арно Зурмински, свидетелем которой мне довелось быть. Гранин спросил немца, почему, по его мнению, Германия проиграла войну? Зурмински ответил: «У России слишком много людей». Наверное, он не так уж и не прав.

Почему же русские люди веками в массовом порядке идут на смерть, хотя им ясно, что ее чаще всего не избежать? «Потому, что НАДО», - отвечает Никулин. Над этим феноменом, присущем русскому солдату с древних времен задумывался еще летописец «Истории Фридриха» Франц Куглер, описывая битву пруссаков с русскими под Цорндорфом в 1758 году: «И хотя первые шеренги русских уже были уничтожены, на их место решительно вставали следующие. Их также сметали, но за счет подхода других сил ряды их смыкались. Они создавали неприступный вал для противника, который мог быть преодолен не иначе, как после уничтожения всех оставшихся русских солдат».

Принцип - «Всех не перебьешь» - оставался незыблемым и в Великую Отечественную войну.
Но страх перед смертью нередко все же брал верх, и по свидетельству Никулина «находились ловкачи, стремившиеся устроиться на тепленькие местечки: при кухне, тыловым писарем, кладовщиком, ординарцем начальника. Многие сдавались в плен, были самострелы, которые ранили себя с целью избежать боя и возможной смерти. «Стрелялись», - как сказано в книге, - «через буханку хлеба, чтобы копоть от близкого выстрела не изобличала членовредительства. Стрелялись через мертвецов, чтобы ввести в заблуждение врачей. Стреляли друг другу в руки и ноги, предварительно сговорившись».

Автор воспоминаний делает неожиданное заключение: «Особенно много было среди самострелов казахов, узбеков и других азиатов. Совсем не хотели они воевать». Эта мысль заставляет задуматься над тем, как воспринимается сегодня война под Ленинградом нынешними жителями бывших советских республик? Вопрос становится актуальным и в исторической литературе, и в политических отношениях между странами грозящего вот-вот рухнуть Содружества независимых государств. Открывается новая правда о войне. К этой нелицеприятной ее стороне нужно готовиться и не бояться принять ее. Правильное ее восприятие будет работать как раз против войны и на сплочение народов в их стремлении к миру и добрососедству.

Но книга актуальна не только новыми мыслями. В ней, в частности, имеются ценные сведения для созданного не так давно по указу Президента России 90-го специального поискового батальона МО России, который дислоцируется во Мге. Вот что пишет Никулин в надежде на то, что военные поисковики обнаружат одно из кладбищ его 311-й стрелковой дивизии: «Долгое время на насыпи между станциями Апраксин и Назия (Разъезд 63-й километр) у железнодорожного моста существовало кладбище, где похоронили несколько сот убитых – тех, кого сумели вытащить с передовой. Со временем могилы заросли, столбики с указанием имен исчезли, и сейчас никто не знает об этой братской могиле». Бойцы погибли в ходе очередной и безуспешной Синявинской операции в августе 1943 года между деревнями Тортолово и Гайтолово.

Оказалось, что сержант Никулин в то время вел личный дневник, где описал эти бои. Через 60 с лишним лет неделя с 15 по 22 августа 1943 года ожила благодаря этим дневниковым записям. Они не просто поражают, а, читая их, ощущаешь весь ужас обстановки, в которой оказались солдаты:

«Хочется пить и болит живот: ночью два раза пробирался за водой к недалекой воронке. С наслаждением пил густую, коричневую как кофе, пахнущую толом и еще чем-то воду. Когда же утром решил напиться, увидел черную, скрюченную руку, торчащую из воронки».

Есть в книге и трагикомические эпизоды. Иначе и быть не могло, ведь война – это продолжение повседневной жизни, только в особых условиях. В ней бывает все. Николай Николаевич с юмором рассказывает о том, как совершенно случайно захватил в плен немецкого солдата, который испугался при этом не меньше его. Но реакция у советского бойца оказалась лучше. К тому же немцу мешал термос с едой за его плечами. «После того, как я доставил пленного, мы разлили по котелкам вкуснейший немецкий гороховый суп с салом», - рассказывает Никулин, - «поделили галеты и принялись за еду. Какое блаженство!… Я все же настоял, чтобы моему бедному приятелю, жалкому и вшивому, дали полный котелок горячего супа, и это самое приятное, что осталось в моей памяти от всего трагикомического эпизода».

Солдат из окопа подчас лучше, чем кто-либо, находящийся при штабе, видит и оценивает своих командиров. И здесь наблюдательность Никулина вызывает уважение: «Мой командир пехотного полка, как поговаривали, выдвинулся на свою должность из начальника банно-прачечного отряда. Он оказался очень способным гнать свой полк вперед без рассуждений. Гробил его множество раз, а в промежутках пил водку и плясал цыганочку. Командир же немецкого полка, противостоявшего нам под Вороново, командовал еще в 1914-1918 годах батальоном, был профессионалом, знал все тонкости военного дела и, конечно, умел беречь своих людей и бить наши наступающие орды…».

Вывод отсюда напрашивается сам собой, и автор «Воспоминаний о войне» делает его жестко, безжалостно, но удивительно точно: «Война всегда была подлостью, а армия, инструмент убийства – орудием зла. Нет и не было войн справедливых, все они, как бы их не оправдывали, - античеловечны».

Наверное, некоторым ветеранам оценки из «Воспоминаний о войне» покажутся чрезмерно резкими, но их автор  имеет на это право своими ранениями, физическими лишениями и психологическими потрясениями.

«Те, кто на передовой», - по словам Никулина, - «не жильцы. Они обречены. Спасение им – лишь ранение. Те, кто в тылу, останутся живы, вернутся домой и со временем составят основу организаций ветеранов. Они представят войну, о которой сами мало что знают, в романтическом ореоле. И то, что война – это ужас, смерть, голод, подлость, подлость и подлость, отойдет на второй план».

О чем мечтали на войне фронтовики? По мнению, Никулина – «О ранении, как об отпуске. Ранение, - только не тяжелое, не в живот и не в голову, что равносильно смерти, - это очень хорошо. Вот если бы оторвало кисть левой руки или стопу!» Для солдат-фронтовиков – это не только возможность на время перейти в мирную жизнь, но, если повезет, то и поехать в отпуск, чтобы повидаться с родными. А некоторым, везло еще больше, и они по инвалидности вообще заканчивали войну для себя.

Непривычными и неприятными для восприятия оказались строки из «Воспоминаний о войне» о поведении наших войск, вступивших на территорию Третьего рейха. Но этому приходится верить, так как данные факты надругательства над мирным немецким населением подтверждаются документами. Есть эти факты и в книгах Александра Солженицына, Льва Копелева, Бориса Слуцкого. По словам Никулина, после того как наши войска перешли границу Германии, «получился нацизм наоборот. У нас все пошло стихийно, по-славянски, Бей, ребята, жги, глуши! Порти их баб!». И дальше: «Армия унизила себя. Нация унизила себя». Вред, что мы нанесли сами себе тогда, аукается и сейчас. Через 60 с лишним послевоенных лет в Германии об этом все громче начинают говорить, соотнося сегодняшнюю нашу армию, с теми бесчинствами, что имели место в войну.

Никулин старается дотошно исследовать, почему так могло случиться. Он пишет: «Как эпидемия, эта напасть захлестнула всех… Потом уже опомнились, да поздно было: черт вылетел из бутылки. Добрые, ласковые русские мужики превратились в чудовищ. Они были страшны в одиночку, а в стаде стали такими, что и описать невозможно. Впрочем, каждая война приводит к аналогичным результатам – это ее природа».

Как же сам Никулин реагировал на это? Он описывает случай, когда не сдержался и ударил своего начальника за то, что тот застрелил немецкого ребенка на глазах его матери, а ее саму ранил. Никулину повезло, что начальник местного СМЕРШа оказался человечным, не стал раздувать всю эту историю, а посоветовал сержанту впредь быть более тактичным со своими командирами.

Книга Никулина как бы соткана из такого рода эпизодов, лично пережитых им на войне. Трогательна и печальна история его знакомства с немецкой девушкой, которую он отбил из рук пьяных наших солдат. «Эрика вернула мне атмосферу, которой я был лишен. И я отвечал ей чувствами самыми чистыми и самыми светлыми, на какие был способен». Финал этой истории, как и большинства из тех, что случались на войне, оказался трагичным. Молодым людям пришлось расстаться. Полк Никулина рвался к Берлину. А Эрика, выбросилась из окна, после того, как над ней надругались шестеро танкистов.

Другие немецкие жители находили способы избежать насилия, проявляя средневековую изобретательность. Никулин рассказывает, что «по соседству была улица, получившая название «бешеной». Как только появлялся там рус-иван, жители выскакивали из домов с трещотками, медными тазами, колокольчиками и сковородками. Так улица оповещала о появлении завоевателя и пыталась отпугнуть его, подобно тому, как спасаются от саранчи».

После войны Николай Николаевич не раз бывал на местах боев под Ленинградом. С болью наблюдал, как запахивались кладбища его однополчан, Пытался бороться с этим. Мучился мыслью, «почему же такой глупой и бездарной была организация наших атак. В лоб на пулеметы». И сегодня не дает ему покоя равнодушие к памяти отцов у нынешнего поколения. Вывод, который он делает, заслуживает того, чтобы к нему прислушались: «Это результат общего озверения нации. Политические аресты многих лет, лагеря, коллективизация, голод уничтожили не только миллионы людей, но и убили веру в добро, справедливость и милосердие».

По словам Никулина, трескучая фраза «Никто не забыт, ничто не забыто» - выглядит издевательством. А официальные памятники и мемориалы созданы совсем не для памяти погибших, а для увековечения наших лозунгов: «Мы самые лучшие!», «Мы непобедимы!». Каменные, а чаще бетонные флаги, стандартные матери-родины, застывшие в картинной скорби, в которую не веришь, - это овеществленная в бетоне концепция непобедимости нашего строя».

«Воспоминания о войне» Николая Никулина - это наказ солдата-фронтовика нынешнему поколению жить в самой России и с соседними странами в мире и согласии. С тревогой завершает он свой рассказ словами: «Веками человечество сидело на пороховой бочке, а теперь пересело на атомную бомбу. Страшно подумать, что из этого получится».

Юрий Лебедев

Санкт-Петербург

Полный текст книги Н. Н.Никулина "Воспоминания о войне"