Управление памятью

Мой текст хоть и следует после информационной волны, прошедшей на 70-летие начала ВОВ, статья также посвящена и моей маме и написана под воздействием поведанных ею воспоминаний. Но вначале о том, как порой предлагалось и предлагается «интеллектуально правильно» относиться к событиям военных лет – на примере отрывка из стихотворения Бродского «На смерть Жукова»:

Сколько он пролил крови солдатской 
в землю чужую! Что ж, горевал? 
Вспомнил ли их, умирающий в штатской 
белой кровати? Полный провал. 
Что он ответит, встретившись в адской 
области с ними? "Я воевал". 

Как видим, спасителей Отечества автор в своём воображении отправляет в ад, где маршалу предстоит ещё встретиться со своими солдатами и ответить за пролитую солдатскую кровь. Сколь ни гуглил это произведение на предмет анализа – критики в один голос подчёркивают высокую художественность стиха и драматичность образа маршала «во всём его противоречии».Иного из-под пера поэта с мировым именем, подтверждённым нобелевской премией, очевидно, выйти не может.

Конечно, не будет оригинально, если напомню об n-ном количестве раз вспоминаемом, «популярном» в этом отношении телеведущем Сванидзе – но как-то раз видел его документальную работу, целиком и полностью посвящённую расследованию преступлений советских солдат в Великую Отечественную. Ничего личного – только «поиск объективности»: посчитав, что торжественности и пафосности, воспевающих подвиг народа, было уже навалом, решил он компенсировать знания о войне концентрированным впрыском негативных сведений о солдатах Красной Армии. Помнится, примерно в это время в мировой цивилизованной прессе прочитывался некий тренд (так можно было судить по статьям, которые мониторились на переводческих ресурсах) на придание образу советских солдат гипертрофированной склонности к насилию. Если так идти в ногу со временем, то сейчас новейшие изыскания архитекторов «исторической объективности» – даже не в уравнивании нацистов с Советским Союзом, передовые историки должны уже вовсю стараться объявить СССР главным виновником Второй мировой, задачей наследников Великой Победы тогда должно быть полное и основательное покаяние, героический пафос же повествования о войне будет отдавать имперским наследием тоталитарного режима.

Если объективность должна способствовать релятивизации понятий добра и зла, и коллективную память, по мнению десталинизаторов по обе стороны цивилизационной границы, можно заменить старательно выстраиваемой цепочкой тенденциозно освещаемых событий и примеров именно с целью заставить победителей «впоследствии проиграть выигранную войну» (так выразился в одной из переведённых мною статей о происходящем процессе автор-русист) – пожалуй, стоит быть субъективными. Имеющее вполне прагматичные цели очернительство будет в полном противоречии с поведанными нашими близкими историями, переданными в них чувствами и драматизмом военной обстановки, пренебрежением к перенесённым трудностям наших предков. Читатели наверняка имеют в памяти запас историй военных лет, рассказанных родными и знакомым, наподобие тех, что наполняли Рунет в преддверии и после годовщины 70-летия начала Великой Отечественной войны. Наверняка более значительный, чем я представлю ниже в качестве коротких воспоминаний моей матери – просто ситуация такова, что её нужно хоть чем-то морально поддержать.

Моя мама войну пережила маленьким ребёнком в оккупированном Белгороде, окрестности которого стали ареной тяжёлых боёв.

После освобождения, как я знаю, в городе практически не осталось целых зданий, к освобождению осталось менее 200 человек. Конечно, память трёхлетнего ребёнка далека от совершенства. Остаются самые острые впечатления. Запомнились гул самолётов, грохот орудий, разрывы снарядов... Рассказывала мне мама также, как однажды в крышу дома, где они находились с матерью и сестрой, попал снаряд. Её мать, моя бабушка, схватила детей и побежала вниз со второго этажа. По дороге мама всё кричала: «Куклу забыли, куклу забыли!» Старшая сестра Лида тогда вырвалась, побежала назад и принесла куклу.

В другой раз (кажется, перебрались к этому времени в другой дом) во время бомбёжки дети сидели под столом, мать на кухне пекла какие-то лепёшки. Моей маме они казались очень вкусными, и она постоянно клянчила: «Дай лепёшку!» Лида прикрикивала на неё: «Замолчи, а то бомба в дом попадёт!» И в это время какой-то осколок снаряда разбивает стекло, дети выпрыгивают из-под стола, и все несутся по длинному коридору. У бывшей вместе с ними соседской девочки Светы, которая бежала впереди, из раны на ноге текла кровь. Всё, дальше провал памяти.

Запомнилось, как вошла в город Красная Армия. Солдаты, техника, повозки проходили нескончаемой вереницей. Солдаты с одной из телег взяли маму с рук моей бабушки, и немного провезли, бабушка шла в это время рядом. Наложили в мешочек моей маме яблок и передали бабушке обратно.

Ну и помнит ещё мать про возвращение домой отца, моего дедушки. Он вернулся в 47-м, и мама была в садике, когда ей крикнули: «Отец пришёл!». Она побежала и прыгнула ему в объятья. Вот эпизоды военных лет глазами ребёнка. В послевоенные же годы, несмотря на трудности, детей окружали подчёркнутой заботой – кружки, конкурсы, встречи.

Посчастливилось мне также узнать впечатления людей, чья страна воевала на стороне нацистской Германии. Они, будучи детьми, помнят, что приход Красной Армии на свои земли ожидали с нешуточным страхом. Привожу буквально одно высказывание: по словам жительницы одного венгерского села, советские солдаты недоумевали пустотой населённого пункта, чьи жители попрятались. По словам другой пожилой женщины, проходящие мимо красноармейцы остановились у её ворот и что-то спросили, но она с криком убежала в дом. Многие припоминают в то же время одну и ту же картинку из своего детства «досоветского» периода, как встретившийся на улице немецкий солдат дарит шоколадку (мама же рассказывала, как ребёнка, игравшего на обочине дороги, на мотоцикле переехал немец и, как ни в чём не бывало, поехал дальше – интересный диссонанс получается). В данный момент немало памятников воздвигнуто интернированным венграм, вывезенным на восстановительные работы в СССР. Память о них как о жертвах большевистского режима культивируется, более того, местные политики предлагают её считать нациетворящим элементом – наподобие Голодомора на Украине.

В целом по многочисленным переведённым статьям заметно усиленное собирание и систематизация фактов под создание образа советских солдат как преступников, насильников, грабителей. Кстати, в этом мне видится западный прагматизм – в европах теперь не только ничего не должны за освобождение, но и наоборот – народ-победитель должен нести груз неискупимой вины. Такого прагматизма на пространстве бывшего Советского Союза люди, считающие себя причастными к подвигам выстоявшего и победившего народа, безусловно, не имеют. Не замечал я злопамятства к бывшим врагам, память о войне лишь крепит и сегодня силу духа и ощущение единства на постсоветском пространстве. Некоторых это должно раздражать – и здесь, и там. Не стоит им позволять беспрепятственно управлять нашей памятью.