Когда приходит гений

«ИСТОРИЯ МИРА — ЭТО БИОГРАФИИ ВЕЛИКИХ ЛЮДЕЙ».
ТОМАС КАРЛЕЙЛЬ

Все мы знаем, что культ личности — явление отрицательное. Тем не менее, почему то всегда находятся люди, задающие тон в постыдном и неумеренном восхвалении всякого рода «видных деятелей современности», «выдающихся демократов, администраторов, бизнесменов» и пр.

У нас на Кавказе это, в хорошем смысле, занятие тамады и каждый юбиляр вынужден на какое то время становиться объектом «культа личности», что окружающие воспринимают вполне с пониманием и одобрением. Видимо, должна существовать золотая середина, о которой поэт заметил: «То, что было истинно великим, останется великим навсегда».

Вот уже 2000 лет люди зачитываются Плутархом и много поучительного находят в его «Жизнеописаниях великих людей». Несомненно, Плутарх глубоко понимал предмет своего исследования, поэтому обращает на себя внимание брошенная им фраза: «Неблагодарность к своим выдающимся людям — есть характерная черта великих наций».

Не за такую ли неблагодарность мы расплачиваемся уже не одно десятилетие?

На «мою могилу нанесут много мусора» — сказал когда то Иосиф Сталин. Так и случилась, но слава вождя оказалась сильнее. А он считал себя лишь учеником своего предшественника, власть которого распространялась не только на сердца и волю многих миллионов людей, но и оказала огромное влияние на их помыслы и деяния, на жизнь огромной страны.

Думаю, настало время вернуться к разговору об этом человеке и его неоднозначной личности. Великая страна не может бесконечно находиться во власти всё разрушающего хаоса и пошлости. Ей нужны большие цели, грандиозные задачи и другие ценности.

И, может быть, ей стоит, как минимум, переосмыслить те, которыми совсем недавно жило и руководствовалось её героическое предыдущее поколение.

ИСТОКИ И СМЫСЛ РУССКОГО КОММУНИЗМА

Так назвал выдающийся философ и мыслитель ХХ столетия Н. А. Бердяев свой итоговый труд, который у нас, похоже, не читают.

Современник Ленина и Сталина, выходец из высшего дворянства России, Бердяев начинал как легальный марксист, но в результате сформировался как крупный религиозный философ. Труд этот, переведенный на русский язык, он написал уже после смерти Сталина — за границей. Это независимое, объективное, глубоко продуманное исследование, посвященное ленинской революции, как одному из главных событий нашей недавней истории — ключ к пониманию смысла нашей исторической судьбы.

Русская миссия по Н. А. Бердяеву — это поиски правды и святости, что всегда было свойственно обездоленным.

«Русские историки — пишет Бердяев — объясняют деспотический характер русского государства необходимостью оформления этой огромной, необъятной русской равнины». Задача придания нужной формы этому необъятному пространству, унаследованному от империи Чингисхана, ложилась, в конечном счете, на плечи простого человека. Его ресурсами поддерживалось, укреплялось и расширялось это государство, имеющее, в силу своей специфики, простейшую — деспотическую форму организации. Отсюда — хронический аскетизм наших соотечественников, их восприятие паразитизма и пресыщенности меньшинства как несправедливости и греха, как поругания правды и святости.

Такова была наша народная религиозность с ее верой в Святую Русь, в социальную правду, в трансцендентную справедливость, которой нет, но которая обязательно будет.

Новые порядки пришли к нам через насилие над народом и его религиозностью, совершенное Петром и продолженное Екатериной. Историческая роль этих самодержавных правителей весьма противоречива. Да, они укрепили позиции государства, но проложили пропасть между империей и народом. Над этой пропастью оказалась русская интеллигенция и русская литература.

Герцен тонко заметил, что на усиление абсолютизма в России она ответила гением Пушкина. Причём понятие черни у Пушкина относится не к народу, а к придворному обществу, а его народность революционна. «Самовластительный злодей, тебя, твой трон я ненавижу. Твою погибель, смерть детей со злобной радостью я вижу».

Знаменитое русское терпение обманчиво. Оно — отражение многовекового гнета.

Но, заметьте, терпение — это не покорность и когда оно иссякает, настает пора возмездий. Так пришло время революций.

Взрыв произошел, когда революционная интеллигенция («нерв великого народа») после нелегких исканий нашла, наконец, путь к «униженным и оскорбленным». Когда накопленный взрывной материал народного терпения и взрыватель возмущенного интеллекта нравственной элиты составил готовый к детонации заряд неотвратимого социального потрясения.

Политическое самосознание русской интеллигенции начиналась когда то с офицеров дворян. Первые западники и славянофилы — Чаадаев, Хомяков и др. — были офицерами лейб гвардии. Как и революционеры декабристы это были лучшие представители дворянского класса, воспитанные на благородных идеях служения великим целям и прогрессу. Были, однако, и другие, которые предпочли, бросив службу, бездельничать, паразитировать и самодурствовать над своими крепостными. В вопросах политической инициативы дворянство всё же было уходящим классом.

«Лишних людей» сменили «нигилисты». В 70 х годах начинается движение народников — представителей новой социальной среды, воспитанной и сориентированной целой плеядой русских интеллектуалов — Белинским, Герценом, Писаревым, Чернышевским, Добролюбовым.

«Хождение в народ» имело свои плоды, но принесло разочарование и привело к формированию новой группы революционеров — участников «Народной воли». Первого марта 1881 года группой Желябова было совершено убийство царя — освободителя Александра II. Желябов, Перовская и их товарищи были казнены, проявив во время суда и казни беспрецедентное мужество.

Впрочем, среди революционеров оказываются разные люди, в том числе — подобные Нечаеву, взятому Достоевским в качестве прототипа в его «Бесах». Этому авантюристу, не лишенному воли, удалось втереться в доверие к революционеру-романтику Бакунину, в соавторстве с которым был написан знаменитый «Катехизис революционера».

Его соратник, Петр Ткачев, инфантильностью Нечаева не страдал, поэтому в истории революционного движения оставил более глубокий след, став теоретиком русской революции. Бердяев считал его предшественником Ленина.

С этим утверждением согласен и историк большевизма Адам Улам: «Маркс был интересен Ткачеву по той простой причине, что был революционером, придерживающимся крайних воззрений, и подчеркивал роль экономической составляющей в политике. Ткачев не смог охватить всю сложную историко-философскую систему Маркса, а если бы и смог, то посчитал бы ее пустым теоретизированием, наносящим вред реальной деятельности».

В то же время Улам отмечает понимание Ткачевым «революционных возможностей» России, понимание, озарившее Ленина в мартовские дни 1917 года. «Отставание России есть ее величайшее благо, по крайней мере, с революционной точки зрения. На Западе общественный строй базируется на поддержке буржуазии. В России этот класс только зарождается. Что же держит нашу страну? — Только государство, то есть полиция и армия. Что надо сделать, чтобы развалить это государство? Немного: два или три поражения в войне… несколько крестьянских восстаний… восстание в столице».

Нетрудно увидеть, что события 1917 года прямо предвиделись Ткачевым. «Зеленые школяры (как Энгельс называл Ткачева и его соратников), — замечает А. Улам, — продемонстрировали большую степень проницательности, чем соавтор «диалектического материализма» и «научного социализма»…

Однако Ткачеву не пришли в голову те два жизненно важных решения, которые принесли успех его великому преемнику. Первое: интеллигенция может и должна возглавить революцию, но не может сделать этого в одиночку. Второе: недостаточно просто революционного макиавеллизма; партия, желающая захватить и удержать власть в такой стране как Россия, должна обладать более сложной идеологией… Гениальность Ленина проявилась в полной мере не в 1917 году, а в годы, последовавшие за Великой Октябрьской революцией».

Уже в двадцатилетнем возрасте Ленин обладал интеллектуальным превосходством над такими звездами социализма в России, как народник Михайловский и марксист Плеханов. Характерно различное отношение к философии Ткачева со стороны Плеханова и Ленина.

Плеханов резко полемизировал против Ткачева. Это был один из основных мотивов его книги «Наши разногласия».

Бердяев пишет: «Плеханов, как позже все марксисты-меньшевики, не хочет признать собственных путей и возможность оригинальной революции в России и в этом его ошибка. Ткачев более прав. Он, подобно Ленину, строил теорию социалистической революции именно под Россию. Русская революция принуждена следовать не по западным образцам. С этим связана определенная проблема в истории русской социалистической мысли, — может ли Россия миновать капиталистическое развитие, господство буржуазии, может ли быть социалистической, можно ли применять к России теорию марксизма, не считаясь с особенностями русского пути. Ткачев был прав в критике Энгельса, и это было не правотой народничества против марксизма, а исторической правотой большевиков против меньшевиков, Ленина против Плеханова. В России утопией оказалась не коммунистическая, а либеральная, буржуазная революция… Маркс и Энгельс не понимали своеобразия русского пути и были «меньшевиками», сколько бы ни старались «большевики» это затушевать».

Почти единственный, как считает Бердяев, в русском революционном движении всерьез готовящийся к взятию власти, Ленин с исключительной проницательностью следил за динамикой развития и ошибками самодержавной власти. Бердяев обратил внимание на существо этих ошибок. «Русская историческая власть, — пишет он, — нравственно себя убивала, создавая мучеников». Это отмечал и Ленин, говоря о том, что жертвы, принесенные революционерами, — от декабристов до героев «Народной воли», — не были напрасными — «их дело не пропало».

ВОЖДЬ РЕВОЛЮЦИИ

К началу 90 х годов Ленин морально и интеллектуально уже созрел до уровня крупнейшего революционера. Его, выходца из привилегированного слоя, несколько осторожно принимают петербургские марксисты (Кржижановский, Струве, Мартов, Потресов). Но факт героической гибели Александра Ульянова снимает все предубеждения.

Кружок быстро попадает под влияние Ленина и переходит от пропаганды к агитации среди рабочих. Вскоре он предстает в революционном движении России как «Группа освобождения труда» и продолжает действовать после ареста своих основателей. Но еще в 1895 году Ленин успел побывать в Женеве и представиться там Плеханову и Аксельроту. Они встретили его благожелательно, хотя за глаза Плеханов высказался отрицательно о стиле ленинской публицистики. Позднее, отрицательно, даже враждебно Плеханов высказывался о стиле Троцкого.

Но история расставила оценки по своему. После двухлетней сибирской ссылки Ленин с идеей революционного печатного органа уезжает за границу. Издание вместе с Плехановым и его соратниками (Засулич и Аксельротом) при участии своих товарищей по «Группе освобождения труда» (Мартовым и Потресовым) «Искры» — в основном заслуга Ленина.

В 1902 году к Ленину в Лондон прямо из сибирской ссылки приезжает Троцкий и начинает писать для «Искры». Но вводить его в состав редакции Плеханов наотрез отказался. Пока «Искра» вела борьбу с «народниками», «легальными марксистами» и «экономистами», в ее редакции сохранялось определенное единство при верховенстве Плеханова и при выполнении большей части работы Лениным.

Но постепенно в статьях Ленина появляется нечто непривычное для прилежных последователей Маркса и западного марксизма, вырисовывается русский марксизм и теория Русской революции. Для всех это стало очевидно с выходом перед съездом работы «Что делать», что уже явно делало Ленина лидером революционной России.

Вот как об этом пишет Роберт Такер.

«Запоздалую критику книги «Что делать» Плеханов объяснил тем, что только после II съезда ему стало ясно, какое огромное влияния данная брошюра оказывает на практических работников партии и в какой степени это влияние есть следствие содержащихся в ней ошибок.

Плеханов заметил, что «Ленин написал для наших практиков катехизис, не теоретический, а практический, за это многие из них прониклись благоговейным уважением к нему и провозгласили социал демократическим Солоном».

Язвительный комментарий Плеханова стал невольным подтверждением силы ленинского труда, его удивительного воздействия на многих «практиков» движения…

Брошюра давала активистам движения четкую революционную перспективу, которой им так не хватало, и звала к революционной работе не только среди фабрично-заводских рабочих, а во всех слоях населения, недовольных деспотическим государственным строем. Но самое главное, — она вселяла в них веру в реальную возможность победы народа над царизмом. Вскоре это наглядно продемонстрировал 1905 год. Поэтому не удивительно, что работа Ленина вызвала восторженную реакцию у многих русских марксистов…

К этим лицам принадлежал и будущий Сталин, тогда мало известный партийный функционер Закавказья. Он был одним из тех, кто стал читать Ленина, как социал демократического Солона. Сталин полностью принял взгляды Ленина и в 1904 году в письме к товарищу, грузинскому революционеру, проживавшему в Лейпциге, признался, что считает его своим вождем. С презрением отмел он критику Плеханова в адрес работы «Что делать».

В ленинском сочинении его особенно привлекало учение о лидерстве и теоретический вывод о том, что миссия марксистской интеллигенции — возвысить пролетариат до сознания социалистического идеала, а не разменивать этот идеал на мелочи или приспосабливать к стихийному движению».

Принято считать, что большевизм, как самостоятельное течение внутри русской социал демократии, возник в 1903 г. Но, как уже указывалось выше, его появление нельзя в полной мере объяснить лишь тем расколом, в результате которого он получил свое название. Изначальный импульс большевизму дала, и, по существу, вдохнула в него жизнь вовсе не ссора на II съезде, а выход в свет труда «Что делать».

На II съезде не только произошел разрыв Ленина со старым товарищем Мартовым, вошедший в историю как разделение на большевиков и меньшевиков. Неожиданно на этом съезде любимчик Ленина, «ленинская дубинка», как его называли, Троцкий обрушился на победившего Ленина со злобными и несправедливыми обвинениями в тоталитаризме (Троцкий употреблял слово «якобинство»). Это было не только инцидентом на съезде. Это был шаг к новой самостоятельной политической линии Троцкого в русской социал демократии. Свои обвинения Ленину Троцкий подытожил в брошюре «Наши политические задачи».

Удивительным было то, что в подтверждение своих обвинений Троцкий не мог привести ни одного факта. Но он, за счет какой то сверхъестественной интуиции, увидел в Ленине его продолжателя — Сталина. Он не был прав, как обвинитель, но оказался провидцем, увидев грядущий результат осмысленной и беспощадной ленинской революции, в тоталитарном утверждении которой ему самому предстояло сыграть решающую роль. В недалеком будущем он вместе с Лениным заложит концепцию тоталитарной революционной диктатуры, которая воплотится в Иосифе Сталине.

Вот как писал о событиях на том съезде и последующих за ним историк революции, поклонник Троцкого Исаак Дойчер.

«И тогда, и в течение следующих лет Ленин утверждал, что революционное правительство России будет сформировано коалицией партий и что социалисты даже не надеются занять в нем большинство мест. Идея монолитного государства даже не приходила ему в голову…

Иными словами, ни в поступках, ни в рассуждениях Ленина Троцкий не мог увидеть важных предпосылок для того, чтобы так преждевременно изображать Ленина в виде русского Робеспьера, который ножом гильотины отделяет свою партию от мира. Лишь капризная и безответственная фантазия автора брошюры заставила его выставить противника в эдаком кривом зеркале.

И все же кривое зеркало окажется верным в перспективе будущего, правда отраженным в нем русским Робеспьером окажется не столько Ленин, сколько его преемник, в то время еще неизвестный кавказский социал демократ. И такова правдивость этого зеркала грядущего, что в нем вперемежку видны все трагические события русской революции…

Больше того, — зеркало заранее показало этапы, через которые в своем «заместительстве» пройдет система руководства революцией: съезд замещает собой партийную массу; потом Центральный комитет замещает собой съезд; и, наконец, диктатор замещает собой Центральный комитет. В действительности это заголовки нескольких еще не написанных глав в летописи революции. И опять Троцкий никак не предвидел, что однажды сам зайдет гораздо дальше Ленина, защищая и восхваляя «заместительство», прежде чем с ужасом отпрянет от него, осуществленного».

Преемником Ленина мог стать только его идейный последователь, сформированный на русской почве и в огне русской революции. Троцкий же в русскую революцию был делегирован Западом. На какое то время он вклинился между Лениным и его естественным последователем. «С нами, но не наш», — говорил о нем Ленин. Он был лишним в русской революции. Еще в те ранние годы Сталин так и сказал, назвав его «красивой ненужностью». Революции понадобился вождь нового типа с еще большими диктаторскими полномочиями. «Грубый» Сталин имел для этого больше оснований, чем «небольшевистский» Троцкий.

Исаак Дойчер неравнодушен к Троцкому, хотя стремится быть объективным. Он не рассматривает мотивов странного и неожиданного разрыва Троцкого с Лениным и его непримиримой позиции после съезда, хотя Ленин терпеливо делал неоднократные попытки понять младшего товарища и объяснить ему необоснованность выдвигаемых упреков.

Достаточно убедительную версию мотивов разрыва Троцкого с Лениным выдвигает современный историк Ю. Емельянов.

Имя этой версии — Парвус (таинственная фигура в немецкой и российской социал демократии, сыгравшая важную роль в истории нашей революции). У Парвуса общие корни с молодым Троцким. Их отцы являлись крупными торговцами зерном на юге России и наверняка были знакомы. Сам Парвус тоже вскоре стал крупным коммерсантом и был не столько революционером, сколько агентом финансовой олигархии в революционном и масонском движении. И юный Лева Бронштейн, между прочим, начал свое политическое образование не с изучения марксизма, а с изучения истории масонства.

Ленин был знаком с Парвусом ещё до появления Троцкого в Лондоне. И неожиданное стремительное перемещение Троцкого из Верхнеленска, где он оставил жену с детьми, в Лондон, совершалось, вероятно, по сценарию Парвуса.

Мятеж против Ленина на съезде в апреле 1903 года и последующие попытки сокрушить его лидерство с помощью интриг, поддержанных Карлом Каутским, Виктором Адлером и Розой Люксембург, выглядят как попытка захвата руководящих позиций в русской социал демократии Троцким и Мартовым, за спинами которых расположился Парвус и лидеры европейского социализма.

Но Ленин оказался крепким орешком, а Плеханов заблокировал лидерство Троцкого среди меньшевиков. В результате тот остается один, после чего открыто отправляется в Мюнхен на выучку к Парвусу. Дойчер описывает эту историю в главе «Интеллектуальное сотрудничество» — своей трилогии о Троцком. «Сотрудничество» это протекало в доме Парвуса, где Троцкий поселился вместе со второй женой.

Результатом этого сотрудничества было рождение «теории перманентной революции» (а, скорее всего, это было комплексным натаскиванием Троцкого на роль будущего вождя русской революции), автором которой был явно не Троцкий.

По нашему мнению, это была контртеория (свой собственный «изм») по отношению к теории революции, разработанной Лениным в его работе «Что делать», которая выдвигала Ленина на позицию безоговорочного лидера грядущей России, что вызвало ссору и мятеж на съезде с последующей борьбой за лидерство после съезда. Ленинизму надо было срочно противопоставить троцкизм.

Почему ленинская теория и его личность вызвали ужас у Парвуса и тех, кто стоял за его спиной?

Потому что, во первых, Ленин в этой работе проявил глубокое знание механизма революционного взятия власти, что властители мира считали своей сокровенной тайной — тайной иллюминатов, тех самых иллюминатов, которые со времен блока Вайсхаупта с Ротшильдами являлись тайной политической пехотой мировой финансовой олигархии. Они управляли из за кулис революцией в Голландии, затем в Англии. Они были тайной силой, управляющей Великой Французской революцией, которая как все вышеупомянутые революции закончилась брюмером и авторитарной диктатурой.

В сущности, эта технология была выработана самой историей и все античные тирании устанавливались в результате народных восстаний против угнетения олигархиями. Исключением был Перикл, диктатура которого осуществлялась через народное собрание, в котором он имел непререкаемый авторитет. Эти знания технологии революций и переворотов утрачивались историками, но иллюминаты, целью которых была власть над миром, в тайне передавали их из поколения в поколение.

И одна из их заповедей гласила, что нельзя допускать выдвижение на политическую сцену народных вождей, способных вырвать у них политическую инициативу, позволяющую им управлять из за кулис, как они и поныне управляют США и всем западным миром.

Во-вторых, выдвижение Ленина в качестве вождя русской революции было для них неприемлемо, потому что, ленинская концепция предполагала не только спасение России, но и достижение новой революционной Россией грядущей мощи, которой более всего страшились хозяева мира. Могущественная Россия могла стать центром кристаллизации евразийского континентального блока. Этого смертельно боялся англосаксонский, атлантический мир — мир международной финансовой олигархии.

Связь с Парвусом была, по видимому, для Троцкого превыше всего. Оказавшись после первой Русской революции вне партий, он вместе с Христианом Раковским выполнял задания Парвуса на Балканах, имея официальный статус журналиста, в то время как сам Парвус осел в Константинополе и ворочал делами по крупномасштабным поставкам оружия и продовольствия.

Шли Балканские войны, явившиеся прелюдией к первой мировой войне. Был ли связан Троцкий с Парвусом после революции? Был ли их разрыв простым трюком? Вполне возможно. Ведь Раковский, Радек, Ганецкий, через которых Парвус мог поддерживать контакты с Троцким, были с ним рядом.

А странная идея похода на Индию, выдвинутая Троцким во время Гражданской войны, могла быть элементарной провокацией, исходящей от Парвуса, и стать поводом полномасштабной интервенции со стороны Великобритании. Все это должно быть основательно исследовано профессиональными историками.

После публикации ленинской работы «Что делать» силы, стоящие за спиной Парвуса и Троцкого, поняли, что перед ними та самая личность, которую надо опасаться. В пользу такого предположения говорит и то, что Троцкий высказывал в пылу полемики упреки в революционном тоталитаризме, которого у Ленина тогда не было, но который был неизбежен в процессе осуществления революции.

Формула: «партия замещает народ, саму партию замещает ЦК, а ЦК замещается вождем, тогда еще не обсуждалась, но рано или поздно Ленин должен был к ней прийти. А это было главным секретом взятия масонами власти во всех революциях.

Много позже, уже после революции, в своей работе «Детская болезнь левизны» эту формулу признал и сам Ленин, говоря, как об азбучной истине, что нации делятся на классы, классами руководят партии, во главе которых стоят вожди. Эта дисциплина борьбы является законом для войны. А революция это и есть война, — гражданская война. Все гениальное — просто.

Именно во время революции 1917 года выяснилась вся гениальность ленинского учения о партии. Наиболее просто, и в то же время глубоко, написал об этом С. В. Дмитриевский:

«История Октябрьская переворота, история последовавшей за ним революции дали жизненную проверку организационным планам русских народных революционеров якобинцев — Нечаева, Ткачева, землевольцев и народовольцев — и их наследника Ленина.

Жизнь показала, какое громадное значение имели казавшиеся такими ничтожными и бесполезными споры о характере и структуре революционной партии и насколько прав был в своей нетерпимости и непримиримости Ленин. Именно такая партия, какую он построил — централизованная, дисциплинированная, руководимая ее центром в вопросах теории и в вопросах тактики, почти самодержавно, непрестанно перемалывающая своих членов в единомыслящую и единодействующую массу, непрестанно очищающую свои ряды от всех нестойких и инакомыслящих элементов, только такая партия, напоминающая одновременно воинский отряд и религиозную секту, могла захватить власть, затем удержать ее, разбив всех противников и построив новое государство. Впитывая в себя все новых и новых людей, собрав, в конце концов, в своих рядах все активные революционные слои народа, эта партия охватывала тело страны, как стальная сеть.

Быстро и точно по звеньям этой сети от организации к организации к отдельным членам, от них и через них по всем ячейкам государственного аппарата и в глубь народных масс передавались сверху вниз директивы центра, ответы на теоретические запросы и практические указания. Этим обеспечивалось по всей стране единство мысли и действия. Это делало возможным величайшую концентрацию и напряжение сил и ресурсов страны и народа на определенных, властью поставленных целях.

По той же сети — тоже быстро и точно — снизу вверх передавались мнения. Наблюдения, отклики на малейшее движение масс и их настроений — и центр постоянно знал, чем живет сейчас народная масса и мог приноравливать к жизненной обстановке каждого данного момента свои шаги: то ослаблять, то сильно натягивать нити управления народными судьбами, переносить точку их приложения с одного упора на другой.

Создалась, в конце концов, мощная и страшная организация, которая могла и быть источником величайшего блага страны, а могла превратиться в ее поработителя. Почти все в этой организации зависело от качеств и целеустремленности ее центра. Ибо это была организация самого совершенного самодержавия, только навыворот, революционного.

Пока самодержцем был Ленин — гениальный создатель системы, — руководимый им военно-монашеский орден становился все больше и больше организацией власти самой революционной нации.

Сухой догматик, каким его считали до революции, Ленин оказался прирожденным правителем государства, умеющего отказываться от жизненных потребностей масс. Из вождя партии он обратился в народного вождя…

На долю его родины выпала великая задача: не только построить свою собственную жизнь на новых началах, но и указать задачи века, показать путь всему прочему страждущему человечеству, а, может быть, и стать во главе его,… гениальная интуиция была его основным методом.

Громадные теоретические знания и способности давали ему возможность освоенное интуицией, почерпнутое из сокровищницы народной мудрости облекать в плоть ясных теоретических положений.

Вот почему он стал вождем нации и повел Россию к осуществлению ее национальных задач и осуществлению мировой миссии. Поэтому он и партию свою сделал не только орудием по руководству народной волей, но и орудием воли народной, — партией народной и национальной по сути ее устремлений».

С. В. Дмитриевский своеобразный автор — эсер, большевик, невозвращенец. Цитируемую книгу «Сталин — предтеча национальной революции» он опубликовал в Берлине. Позиция автора не коммунистическая, а лево националистическая. Его идеал — единая и неделимая новая Россия, творцами которой он видел Ленина и Сталина.

Он один из немногих, кто проницательно разглядел национальный характер ленинского лидерства, более явно закрепившийся в сталинской политике. Книга не похожа на другие, она высвечивает глубинный смысл ленинской стратегии, реализованной Сталиным.

Однако политика этих вождей была устремлена гораздо дальше, чем это было достигнуто при жизни Сталина и после него. К ней должно придти нынешнее поколение политиков России. Целью Ленина и Сталина была народная демократия, построенная на фундаменте социальной справедливости, на русской парадигме.

Их национальное самоутверждение России не отвергало интернациональной солидарности всех людей труда на земле. Понимание этого обстоятельства защищает нас от нескончаемых попыток промывать нашим людям мозги и очернять вождей революции. В истории каждого народа и каждой страны накапливаются противоречия и конфликты. Крупные деятели правящего режима способны разрешать какие то противоречия и улаживать какие то конфликты с помощью реформ сверху. Но наступает момент, когда правящий социальный слой изживает себя и должен быть устранен. Тогда только революция спасает страну от гибели. А революция, особенно после крушения многомиллионной вооруженной армии — это война всех против всех, это море крови, вина за которую ложится на свергнутый господствующий класс и тех, кто разжег мировую войну.

«Не коммунизм, а европейский империализм втянул эту огромную, расшатанную обанкротившуюся империю в шестилетнюю изнурительную войну. И не коммунизм терзал эту страдающую, и, быть может, погибающую Россию субсидированными извне непрерывными нападениями, вторжениями, мятежами, душил ее чудовищно жестокой блокадой» — писал современник и осведомленный свидетель событий, член Комитета-300 Герберт Уэллс в своей книге «Россия во мгле». Там же он говорит о российском правящем классе:

«Утверждать, что ужасающая нищета в России, — в какой либо значительной степени результат деятельности коммунистов, что злые коммунисты довели страну до ее нынешнего бедственного состояния и что свержение коммунистического строя молниеносно осчастливит всю Россию, — это значит извращать положение, сложившееся в мире, и толкать людей на неверные политические действия. Россия попала в теперешнюю беду вследствие мировой войны и моральной и умственной неполноценности своей правящей и имущей верхушки… У правителей России не хватало ни ума, ни совести прекратить войну, перестать разорять страну… Они правили и расточали, и грызлись между собой, и были так слепы, что до самой последней минуты не видели надвигающейся катастрофы».

Тот, кто берет ответственность и власть в такой обстановке, заслуживает благодарности потомков, но эта революционная власть сурова и тоталитарна. В своей книге Бердяев подробно все это объясняет. А гораздо раньше, еще в 1907 году он уже предвидел, что большевики, имея такого вождя, как Ленин, окажутся победителями.

Какие бы лживые ценности нам сегодня не внушали, — все это пройдет как мерзкое наваждение. Останется главное: дух великой революции, однажды уже поднявшей народ на беспрецедентные свершения, и опыт ее гениального вождя. Это достояние нашей страны еще не раз убережет нас от гибельных опасностей.

Разрабатывая концепцию политики послереволюционного времени, Ленин безоговорочно придерживался принципов демократии (не буржуазной, а народной демократии) и многопартийности. Более того, в его работе «Государство и революция» изложена концепция постепенного перехода государственных функций гражданскому обществу.

Мы только начали процесс переосмысления ленинизма на основании опубликованных на Западе и долгие годы недоступных нашему читателю исследований. Показательно, что истоки и смысл ленинизма, великое значение Русской революции, спасительной для России и вселяющей светлые надежды всему человечеству, раскрыл до самых глубин не человек коммунистических убеждений, а просто честный русский ученый, религиозный философ, проживший долгие годы за границей.

Забегая вперед, касаясь того, о чем еще пойдет большой разговор, следует подчеркнуть, что тоталитаризм и даже деспотизм революции не является субъективной чертой русского большевизма. Это общая черта всех революций. Потому что, как уже сказано выше, революция — это всегда гражданская война, и она всегда подчиняется тоталитарным законам войны.

Философ Парето справедливо высмеивал Клемансо, который считал, что революционные эксцессы Французской революции надо рассматривать в едином блоке с ее положительными результатами, но Русской революции категорически отказывал в аналогичном подходе.

Такие уловки проходят с неискушенными народами. С нами это не пройдет. Мы знаем правду, «… знаем гения печать. И если гений к нам придет, его мы сможем распознать».