Интеллигент считает своим долгом быть еретиком, идти поперек течения

Леонид Михайлович Млечин (род. 1957) — советский и российский журналист, международный обозреватель, телеведущий, писатель. Лауреат телевизионной премии «ТЭФИ» (2007, 2009) и «ТЭФИ-Регион» (2015). Член Союза писателей СССР (с 1986 года) и Союза писателей Москвы. Заслуженный работник культуры Российской Федерации (2004). Член Общественного совета Российского еврейского конгресса. Ниже размещен фрагмент из книги Леонида Млечина "КГБ. Председатели органов государственной безопасности. Рассекреченные судьбы".



МАЯТНИК ПОШЕЛ В ОБРАТНУЮ СТОРОНУ

К особенностям нашей духовной истории относится то, что понятия «интеллигент», «интеллигентный», «интеллигенция» неизменно сохраняют откровенно пренебрежительный оттенок. С этим пренебрежением к интеллекту давно следовало бы покончить, но ничего не меняется. Настоящий интеллигент в силу самой своей природы расположен к критике. Неспособность к конформизму, стремление ставить под сомнение то, что другим кажется естественным, — то есть оппозиция всему существующему — свойственна интеллигенту. Это и предопределяет конфликт интеллигенции с властью. Интеллигент считает своим долгом быть еретиком, идти поперек течения, говорить не то, что говорят другие, противоречить общепринятой точке зрения и вступаться за всех униженных и оскорбленных. Поэтому интеллигентов так часто в нашей истории именовали антипатриотами, космополитами, предателями и осквернителями собственного гнезда.

Так было всегда. После подавления революции 1905 года Максим Горький ездил по всему миру и призывал не давать кредиты царскому правительству. Это тоже казалось кому-то страшно непатриотичным. Но как должен поступать настоящий интеллигент? Есть две линии поведения. Одна — решительно протестовать против глупых, вредных и преступных действий власти. Так поступали, скажем, Александр Солженицын и Андрей Сахаров. Другая линия — пытаться воздействовать на власть изнутри, сдерживать ее. Так поступали Александр Твардовский, когда он редактировал журнал «Новый мир», и академик Петр Капица, который постоянно писал то Сталину, то Молотову, то Хрущеву и всякий раз чего-то добивался. Какая модель поведения правильнее?

Скажем, Твардовский, постоянно делая реверансы в сторону ЦК и цензуры, сумел все-таки превратить «Новый мир» в форпост либеральной мысли. Академик Капица, пользуясь своим авторитетом, сумел многим помочь, а будущего лауреата Нобелевской премии Льва Ландау вытащил из тюрьмы. Но они вынуждены были держаться в определенных рамках и своим сотрудничеством придавали власти видимость респектабельности. И в этом их упрекали. Сахаров и Солженицын считали, что важнее всего следовать своим принципам, а компромисс с властью губителен. Сахаров говорил так: сделать ничего нельзя, но и молчать нельзя. Всегда возникает вопрос, какую цену человек готов заплатить за протест. Даже скромное выражение несогласия влекло за собое лишение каких-то привилегий. За границу не пускали, орден к юбилею не давали.

Сначала говорили, что Солженицын и Сахаров многое могут себе позволить благодаря своей мировой славе. Но слава была им относительной защитой. Одного выбросили из страны, другого отправили в ссылку. Дмитрий Шостакович, когда его спросили, зачем он подписывает мерзкие коллективные письма, которые готовились в аппарате ЦК КПСС, сухо ответил: «Я их боюсь». Но немногие так прямо признавались, что им не хватает гражданского темперамента и мужества, необходимых для инакомыслящего. Вот такой человек, как главный создатель ядерного оружия Юлий Харитон, мог сделать многое, чтобы воздействовать на власть и защитить несправедливо обиженных, но не захотел. Он считал, что его работа важнее всего остального, и не мог представить себе, что он лишится этой работы, уважения и почета. Другим искренне не нравились диссиденты. Они видели в них разрушителей государства.

Талантливый физик, будущий лауреат Нобелевской премии Жорес Алферов не только не поддерживал диссидентов, но и заботился о том, чтобы их не было в его институте. Президент Академии наук Мстислав Келдыш выкручивал академикам руки, чтобы они подписывали письма с осуждением Сахарова. Ну и наконец, третьих раздражает само наличие людей, способных рискнуть всем ради своих принципов. Им неприятно сознавать, что они на это не способны. И им психологически важно развенчать тех, кто способен на мужественный поступок. Это инстинкт душевного самосохранения. Ведь психологически крайне неприятно, когда кто-то рядом продолжает говорить правду, а ты-то уже врешь. Поэтому так хочется, чтобы те, кто еще сопротивляется, как можно скорее замолчали, а еще лучше присоединились к общему хору.

В России легче встретить святого, чем безупречно порядочного человека, шутил когда-то философ Константин Леонтьев. Столкновение с безупречно порядочным человеком обескураживает и даже злит. Кстати говоря, многие люди остереглись бы ставить свои подписи под коллективными доносами и вообще сделали бы меньше гадостей, если бы знали, что советская система рухнет и все их поступки станут известны. «Бодался теленок с дубом» — так Солженицын назвал когда-то свою попытку противостоять государственной машине. От лобового столкновения с дубом теленку приходится несладко. И лишь немногие на это решаются — как, скажем, известный правозащитник и депутат Государственной думы

Сергей Адамович Ковалев. Он принадлежит к тому редкостному типу бескорыстных людей, которые во все времена идут наперекор господствующему мнению, нимало не беспокоясь о своей личной судьбе. Но много ли таких людей? И можно ли от кого-нибудь требовать подобной бескомпромиссности? В своем недовольстве государственным аппаратом либеральная интеллигенция одинока. Большинство людей довольны тем, что власть вновь берет в руки все нити управления обществом. Времена полной свободы многим людям вовсе не принесли счастья. Необходимость решать все самому оказалась невыносимо тяжким испытанием. Раньше человек знал, что будет завтра, что будет через десять лет, мог прогнозировать. И вдруг его заставили самого думать о завтрашнем дне, как прожить. К этому не приучали. И не каждый способен, особенно в солидном возрасте, научиться это делать.

Настроения в обществе поменялись. Проведенный в начале 2001 года всероссийский опрос общественного мнения показал, что 77 процентов опрошенных считают Федеральную службу безопасности необходимым для страны ведомством. Можно сказать, что изменился сам дух времени. Люди больше не хотят радикальных перемен. Они отвергают и революции, и революционеров. «Для революции, — говорил в интервью „Новым известиям“ бывший вице-премьер профессор Евгений Ясин, — характерны хаос, ослабление государства, период всеобщего недовольства, возникающего по поводу царящего в стране беспорядка. Поэтому рано или поздно начинается процесс послереволюционной стабилизации. Он в России начался еще при Ельцине. В каком-то смысле эти процессы неизбежны. В в этой политической стабилизации неизбежны эксцессы. Скажем, такие же процессы после Великой французской революции кончились Наполеоном, после английской революции — Кромвелем, после Октябрьской — Сталиным. Я надеюсь, что Россию сейчас подобная судьба не ожидает».

Это свойственно человеку: после всего, что было пережито, после всех бурь и волнений хочется покоя. Человек отчаянно ищет точку опоры. Вчера люди бунтовали против власти, сегодня ищут у нее защиты. Многие полагают, что у нас не демократия, а анархия. А с анархией надо кончать. И тут очень пригодятся люди из спецслужб, которые занимают ныне такие заметные посты в государственном аппарате. 20 декабря 2000 года в интервью «Комсомольской правде» Патрушев говорил о попытке «демонизировать» бывших сотрудников госбезопасности, которые пришли во властные структуры: «Появление на Старой площади, в Кремле и в регионах людей, прошедших школу руководящей работы в структурах национальной безопасности, — жизненная необходимость влить „свежую кровь“ в управленческий корпус России, стремление задействовать потенциал ответственных и организованных людей, сохранивших, несмотря ни на что, „дух государственного служения“. Это не безвольные идеалисты, а жесткие прагматики, понимающие логику развития международных и внутриполитических событий, вызревающих противоречий и угроз. При этом они хорошо понимают невозможность возврата к старому, необходимость развития страны на основе разумного соединения либеральных и традиционных ценностей».

Не очень ясно, какие ценности Патрушев считает «традиционными». Если речь идет о традиционных ценностях Лубянки, о которых идет речь в этой книге, то они с либеральными ценностями и с правами человека, с нормальной жизнью едва ли соединимы. Некоторые люди говорили, что после долгого периода вольницы страна нуждается в строгости, в наведении порядка, вот для этого и понадобились люди с Лубянки. Главное, чтобы они не перегнули палку… Но мысль о том, что палку обязательно перегнут, что маятник исторического развития в определенном смысле пошел назад, что укрепление государства будет связано с губительным для страны ограничением прав и свобод, многим приходит в голову. Как говорил когда-то выдающийся русский историк Василий Ключевский: «в России, когда государство крепнет, народ чахнет».